Гариф Ахунов - Ядро ореха

Сагайкин подошел к двери, дернул, чертыхнувшись сквозь зубы, запер на ключ, вернулся. Из сейфа вытащил плотный, увесистый на вид, сверток, кинул на стол к Шакиру. Пакет тяжело чмокнул поверхность стола, исчез тут же в кармане Сираева.

— Смотри, Шакир, чтоб чисто было сработано. И не вздумай схитрить, как паршивого таракана...

— Фу-фу, напугал. Здесь сопливых младенцев нет, чего зря болтаешь?

— Ладно, — ответил Сагайкин, остывая уже, — счастливого тебе пути, если разойдутся наши дороги, не поминай лихом.

— Постараемся, — сказал Сираев, ощерясь, — может, и встретимся еще где... — вышел, тяжело и жестко ступая подкованными сапогами...

Морозову доложили, что Сагайкин только что виделся с бригадиром Сираевым. Морозов довел это до сведения начальника отдела. Посовещавшись, на дорогах, что выходили из Березников в разные стороны, на укромных охотничьих тропах в тайге — всюду выставили посты. Конечно, слежка за Сагайкиным велась основательная, но... чем черт, а тем более бандит не шутит. Впрочем, за весь этот день никаких происшествий не было: из поселка никто подозрительный не исчезал. Сагайкин как будто никуда не собирался, кроме Сираева, ни с кем больше встреч у него не было; бегал товарищ секретарь постройкома, чуть не выпрыгивая из собственной кожи, по строительным площадкам, старался мозолить глаза начальству: Крутанову, Хангильдяну, Мицкалевичу, — рассыпаясь, здоровался с ними, чрезвычайно озабоченно говорил о делах, коротко объяснял свое внезапное исчезновение временным недоразумением, не выказывал по случаю последних горьких событий никакой обиды, словом, старался перехитрить и ГПУ и начальство — доказать свою полную и беззаветную невиновность.

А вот Шалага, хоть и знал он, что приставлен к нему надежный «хвост», оказался очень уж дураковат — был Петруся жаден до жизни и за шкуру свою трясся до потери соображения. Приказал ему Морозов, выпуская из тюрьмы, крутиться постоянно неподалеку от бетонщиков — что ж, поначалу он все выполнил в точности: не отходил от бригады Ардуанова ни на шаг, целый час там вертелся, слетал и к Сираеву, спросил о Сагайкине, но к постройкому податься не решился, забоялся вдруг; грызла Шалагу страшная мысль — а если узнал господин поручик Сагайкин, что продал его Петруся чекистам ни за грош? Убьет на месте! В какой-то неясный миг Шалага почуял: «хвоста» нет, исчез куда-то. И проснулся в нем, и вспыхнул бандитский шкуроспасательный инстинкт, разлилась мгновенно звериная ловкость: решился Шалага уйти, оторвавшись от неумелого, видать, «хвоста». Засвистав блатную песню, двинулся он сначала — руки в брюки — к таежной незаметной тропе. По тропке этой шагал беспечно: для него, мол, все трын-трава, пущай хоть сейчас ловют да к стенке ставют. Потом оглянулся быстро, зыркнул по сторонам и, увидев, что пусто вокруг, прыгнул резко с тропинки, нырнул в таежную чащу. И в душе его, темном, гладком мозгу горячей струею текла, пенилась одна мыслишка: только бы смотаться, только бы уйти от легавых, спутать, замести следы! А те, что в лесу? А Сагайкин? В гробу он их видел! Думай, Петруся, как бы самому живым выкарабкаться, как спасти свою лишь забубенную башку. До изнеможения бежал через тайгу бандит Петр Шалага, продирался сквозь густые спутанные заросли, поминая в мать и в душу, припадая тут же колотящимся сердцем к богу, сопя, пыхтя и обливаясь потом; больно стегали по лицу упругие ветки; где-то слетела щегольская кепочка; упав, ободрал он до крови коленку — не остановился ни на миг, радостное, шальное — спасся, драпанул, ушел, нате вот, выкусите! — гнало и гнало его вперед. Вдруг понял он, трезвея, что бежит к лесной землянке, что близок уже к ней, и теперь, когда, казалось, выбрался из страшной заварухи невредимым, мелькнуло в голове воровски благородно: надо выводить людей из тайги и уходить отсюда вместе с отрядом. Ведь не продал же он их, не выдал легавым, обманул, их, сказал — не знаю. А за остальное пусть отвечает господин-товарищ Сагайкин!

Он выбежал на тропу, ведущую к самой землянке, и понесся, в предвкушении, последним аллюром — схватили его двое с винтовками, набили тряпками рот, затянули, выкручивая, руки. Скоро с пятью конными бойцами подоспел и Морозов. Остановились в засаде, в суровом и уверенном ожидании.

Прошло полчаса — длиннее суток, — и клюнуло еще: на таежной тропе возник бесшумно рослый человек в кожаной тусклой куртке; скрутили его, как Шалагу, забили кляп, обыскали. В карманах неизвестного нашли два револьвера, нож-финку, какую-то небольшую карту — по всему, оказался он разведчиком группы.