Иван Лепин: На долгую память

Котов бросил на вошедшего взгляд.

— О, явился! Вот что: покажи товарищам Извоз, потом в Карагайский лес. Ясно?

— Ясно, Константин Ильич! — весело поднес руку к виску шофер — видно было, что он уважал директора.

Во дворе лесхоза росли молодые тополя, они даже при слабом дуновении ветра дружно шелестели сочной молодой листвой. Дышалось легко, от зеленой-зеленой травы было зелено в глазах.

Старенький пазик уже пофыркивал заведенным мотором. Веселые от такого поворота событий (просили малость — получили автобус), мы впрыгнули в открытую дверцу машины. Семен тут же закрыл ее и отпустил ручной тормоз.

Выехали на центральную улицу Верхнеуральска, свернули налево и через три минуты очутились за городом. По шаткому деревянному мостику через Урал Семен проскочил, не сбавляя скорости.

«Мы снова очутились в Европе, на одном континенте с козой», — отметил я про себя. А Захар Николаевич другое отметил:

— Видите вон те озерца? Справа которые? Мы в войну там рыб ловили. Ой было рыбы! Чуть ли не штанами по ведру налавливали. А сейчас как, Семен?

Водитель медленно повернул голову.

— Никак. Заросло…

Впереди возвышался Извоз — высоченная гора, сплошь покрытая темно-зелеными соснами. Как на нее взобраться на автобусе, я представления не имел. Немыслимо!

Но тут Семен свернул с тракта на узкую лесную дорогу — под запрещающий знак, и я понял, что мы будем подниматься по спирали.

Захар Николаевич тем временем принялся меня просвещать:

— В наших краях сводный уральский отряд под командованием Блюхера и братьев Кашириных дрался с колчаковцами. Рабочие в основном были в отряде, беднота: русские, украинцы, башкиры, татары, латыши… До десяти тысяч. Представляешь силу? И вот на этой горе шел бой… Там памятник сейчас поставили. Увидишь… Жуков рассказывал, что его отец в этом бою участвовал, ранен был. Но из отряда не ушел, до самого нашего Кунгура по лесам да горам дотопал…

Вершина Извоза — ровная, заросшая густой травой поляна. В траве яростно стрекотали кузнечики, то и дело на глаза попадались ярко-красные бусинки земляники. Порхали бабочки, все пестрые, одна красивей другой. Около самого солнца звенел жаворонок.

И вокруг — необъятная ширь. Во все стороны света все видать на многие километры. Вон справа — Верхнеуральск, деревянный и каменный, с древней церковью и новыми цехами районной «Сельхозтехники».

А слева — горы. Целая цепь гор. Но они пониже Извоза, светло-синими волнами застыли у горизонта. Виднеется деревенька с недлинным рядком белых изб.

Захар Николаевич с разных точек фотографировал памятник. Он установлен в центре поляны. Красноармеец с шашкой и партизан с винтовкой — остановленное на века мгновение того далекого сражения. Медленно читал я надпись: «Здесь, у горы Извоз, в 1918 году объединенный отряд красных партизан под командованием Н. Д. Каширина наголову разбил соединения белогвардейских войск. В боях с белогвардейцами погибли красные партизаны: Балкунов Е. Н., Буторин Е. Н., Коротков О. С.…» Всего семнадцать человек…

В Карагайский лес стоило ехать не только ради того, чтобы посмотреть лесоустройство (я лично в нем ничего не понимаю). Стоило хотя бы ради встречи с тамошним участковым уполномоченным лейтенантом милиции Гридневым.

Шел Гриднев по обочине с двумя молодыми женщинами в сторону Карагайки, оживленно о чем-то говорил с ними, время от времени оборачиваясь: не идет ли попутная машина.

И вот нагнал его наш пазик.

Гриднев поднял руку, Семен затормозил. При этом шофер успел бросить фразу: «Карагайский Анискин! Сейчас начнет!»

Гриднев пропустил вперед женщин, потом легко впрыгнул на ступеньку и закрыл за собой дверцу.

— Привет, молодежь! Ух, парит! Опять, поди, к дождю. Ага. Садитесь, бабы, аи вам ног не жалко? — выпалил участковый на одном дыхании.

Он сел рядом с Захаром Николаевичем.

Гриднев был симпатичен, круглолиц, глаза его поблескивали; форменная фуражка сидела на нем чуть набок; в черных волосах виднелись крапинки седины — был он, должно, ровесником Захара Николаевича, лет эдак пятидесяти.

— Далеко? — спросил Гриднев.

— В Карагайский лес.

— А я в Верхнеуральск за велосипедными камерами приезжал. Ага. Думал — есть. Тюти! Пустой вот еду, не считая баб. Увязались по дороге: возьми да возьми в попутчики! В совхоз за смородиной им приспичило. Ага. Значит, в лес Карагайский. — Он достал из кармана платочек, вытер вспотевший лоб.

Проехали мимо перевернувшегося молоковоза — лежал он на обочине колесами кверху. Гриднев сказал: