Виктор Астафьев - Прокляты и убиты

– Ихь гарантирэ фюр зи лебэн унд ди абзэндуннг ин лагер фюр кригсгефангэнэ. (Гарантирую вам жизнь и отправку в лагерь для военнопленных.) – Майор понюхал воздух, отодвинулся подальше от Зигфрида Вольфа на край земляных нар и, вытащив из кармана пистолет, положил его на колени.

Лешка с удивлением смотрел на этот старый, чуть подоржавевший пистолет – он не видел его у майора Зарубина с момента переправы и вообще привык воспринимать майора как руководителя предприятия, что ли, начисто забыв, что тот – профессиональный военный. «Неужели майор выстрелит в человека? Да ведь, поди, и стрелял, при необходимости, и не раз, – воюет-то с самой границы…»

Зигфрид Вольф взял трубку, продул. Майор настороженно следил за ним. Лешка поймал пальцем крючок шороховского автомата. Хозяин все время забывал про свое личное оружие, все возился, искал чего-то в блиндаже и его окрестностях.

– Ах ты, дед, дед! Нельзя тебя оставлять ни на минуту… Ах ты, дед, дед! – укоризненно твердил Булдаков, перевязывая Финифатьева.

– Он эть, Олёшенька, живой, супротивник-то, оборонятца, – плаксиво отзывался разжалобленный другом Финифатьев.

– Я те говорил, не лезь без меня никуда, говорил?! – Булдаков поднял с полу консервную банку и сердито вышагнул из блиндажа.

– Да прекратите же вы! – едва слышно прошипел майор.

– А приказ? Я эть тожа военнай, тожа подневольнай, – не столько другу вдогон, а чтобы майору и всем остальным слышно было, слезился сержант.

Немецкий связист боязливо дул и дул в трубку, из которой железно дребезжало.

– Вольф, хало! Вольф! Вас фюр айн шэрц? Вас махст ду мит дэм телефонхерэр? Ихь херэ шон… (Вольф, алло! Вольф! Что за шутки? Чего ты делаешь с трубкой? Я же слышу…)

– Хало, Вальтер! Хало, Вальтер! Вас зумэришст ду? Эс вар митагсцайт. Унд нах дэм зэтигэндэн митагэсэн, ду фэрштэйст… (Алло, Вальтер! – зашевелил резиновыми губами Зигфрид Вольф и прокашлялся. – Алло, Вальтер! – уже бодрее продолжал он. – Что ты зуммеришь? Был обед… Хороший обед. – Зигфрид Вольф попытался улыбнуться, майор поощряюще кивнул ему. – А после сытного обеда, сам понимаешь…)

Лешка снял палец с курка автомата.

– Альзо, ихь хабэ дихь фом хойфэ фершойхт? Вас вар бай ойх фюр лэрм? (Так я спугнул тебя с кучи?! – засмеялся на другом конце провода связист. Слышимость у немецкой связи на зависть. – А что у вас там за шум был?)

– А-а, дас… Унзэрэ буршэн хабэн ди русэн айнгэшюхтэрт. (А-а, это наши ребята пугали русских.)

– Оберлейтнант, натюрлих, рут культурэль аус, эр шаут ди фотос мит дэн нактэн вайбэн?.. (Обер-лейтенант, конечно, культурно отдыхает, глядит на фотки с голыми бабами…)

Поперек узкого, желто снаружи высвеченного, кольями по бокам укрепленного входа в блиндаж сломанно, задрав ноги, лежал обер-лейтенант Болов с уже вывернутыми карманами, под ним все темнее делался песок от загустевшей крови. В светлых волосах уже рылись, хмелели от крови, увязая в ней, муравьи.

Зигфрид не мог оторвать взгляда от убитого обер-лейтенанта, но он хотел жить, очень хотел и, облизав высохшие губы, продолжил треп со штабным телефонистом.

– Нун унд вас махт эр нох? Ди шлахт, ди вайбэн, шнапс – дас ист дас лебэн дэс эхтэс кригэрс. (Ну а что же ему еще делать? Битва, бабы, шнапс – это и есть жизнь настоящего воина.)

– Нун гут. Гей, мах дайнэ захэн, фертих, дайнэ штимэ цитэрт абэр фон дэр юберанштрэнгунк. (Ну ладно, иди доделай свои дела! – бодро посоветовал Зигфриду штабной связист. – А то у тебя от натуги даже голос дрожит.)

Майор поднял руку, будто притормозил ею чего-то. Зигфрид Вольф послушно положил трубку на дужки аппарата.

– Та-ак, – облегченно выдохнул майор. – Одно дело сделано. Теперь, братцы, уберите трупы и связь, нашу аховую связь, сюда, ко мне. И бегом, бегом!

Под ногами, под срезом почти уже осыпавшихся, растолченных нар, заваленных мелкими кустами и застеленных байковыми одеялами, валялось всяческое житейское добро. В мусор втоптаны рассыпавшиеся открытки обер-лейтенанта Болова. Вернувшись из села Великие Криницы крепко выпившим, командир батареи всех распушил, но, добавив перед обедом и с аппетитом пообедав, впал в благодушие и, как настоящий фронтовой товарищ, выбросил в отверстие к наблюдателям сумочку с остатками добавочного офицерского пайка, полученного на батарее, – на этот раз паек был богатый: прессованные с сахаром грецкие орехи, упаковка охотничьих колбасок, печенье, шоколад, вяленые финики, галеты – слуги фюрера задабривали бойцов оборонительного вала, чтобы знали они и помнили, что отец их и товарищ по партии неусыпно, постоянно заботится о них. Валяясь на нарах, покуривая, обер-лейтенант рассматривал выразительные снимки, потешаясь над Зигфридом Вольфом, объяснял юноше, где, чего и как у баб находится и как к этим богатствам надо подступать. Когда произошел налет, Болов швырнул снимки на землю и мотнулся к столику, над которым висел на палке, вбитой в земляную стену, его пояс с пистолетом. Дальше Зигфрид Вольф ничего не помнил. Дальше была входящая в блиндаж смерть, глядящая на него будто в жидкую известку обмакнутым, обожженным кончиком ствола автомата. Никогда-никогда не забудет Зигфрид Вольф черным жаром смерти дышащего зрака.