Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

В комнате начальника штаба было по-праздничному чисто, светло, шумно. Уточнялись последние данные по плану завтрашнего боя. Генерал поздоровался. Его особенно интересовали артиллерийские противотанковые узлы. Скрытность позиций, внезапность огня, а главное — эшелонированное расположение орудий, как показали прошедшие бои, особенно не нравились фашистским танкистам.

— Прикажите Курганову, чтобы лично проверил огневые позиции артиллеристов, да и от себя пошлите двух-трех командиров, — сказал генерал Серебрякову. — Я буду часа через два. — Уже в дверях он остановился и спросил: — Со снарядами как?

— Хорошо, Иван Васильевич. Москва прямо на позиции доставляет, без задержки.

Генерал сел в санки молча. Молчала и Валя. Под однообразный скрип полозьев каждый думал о своем.

— Наступать когда начнем, папа?

— Теперь уж скоро... Не скажу часа... Но знаю, что час этот не за горами.

У медсанбата они расстались. Панфилов пообещал непременно быть у них на празднике...

Командир дивизиона гвардейских минометов, молодой, высокий и щегольски подтянутый майор с тонкой ниточкой усиков, встретил генерала, браво отрапортовал ему и пригласил с мороза закусить.

— Нет, батенька, — сухо отказался Панфилов, — покажи-ка сначала свои «катюши».

Форменная артиллерийская фуражка, чуть сдвинутая на левый бок, красиво сидела на голове командира.

Несмотря на чересчур парадный вид майора, Панфилову он понравился. Понравилось и то, что, получив отказ на свое предложение закусить, тот без суетливости, по-деловому отдал приказание подать машину и повез генерала на батарею.

На шоссе им преградил путь поток грузовиков с боеприпасами, снаряжением, колонны танков.

«Крепнем, набираем силы», — удовлетворенно подумал Панфилов и с наслаждением закурил предложенную майором папиросу.

Четвертый час. Как всегда, к рассвету мороз усилился, слышимость по линиям связи приобрела особенную ясность и четкость, — возьмешь трубку и слышишь, как дышит дежурный телефонист на другом конце провода.

Торжественно прочтены на всех батареях праздничные приказы. Утихли взаимные телефонные поздравления, пожелания, но радость продолжала будоражить бойцов, выбритых, подтянутых, щеголявших белизной подворотничков. Никто не спал, даже те, кому по законам армии и фронта положено было спать в эту праздничную ноябрьскую ночь.

Не спало и большое село Голубцово. Редкие жители, оставшиеся в нем, покинули свои нехитрые бомбоубежища. Война войной, а праздник праздником. Пока ночь и тишина — жарко натопить комнаты, засветить огни, поставить на стол солонину, пироги с картошкой, пахучие ноздреватые блины и выпить чарку за победу, за здоровье воинов, поговорить о войне, о будущем... Да мало ли о чем говорится за таким столом! И пусть рядом — враг, притихший и затаивший черную злобу, — жизнь она и есть жизнь, и не дано никакому врагу погасить ее и приостановить ее неудержимый ход.

Артиллерийские разведчики сидели на высоком чердаке, полном плотного мрака и холода, но от песни, которая едва внятно доносилась снизу — из комнаты, где обогревались сменившиеся наблюдатели, — Береговому чердак казался теплым, уютным. А милая, бесхитростная песня о дружбе, любви и мужестве, плыла во тьме, залетала на чердак, будила трогательные воспоминания, согревала сердце надеждой и верой:

— Хорошая песня, товарищ командир, — мечтательно вздохнул Аямбек Нуркенов. — Я так думаю, про наш город она сложена.

Береговой молча согласился, продолжая думать свою думу. Да, не зная сна, не зная тишины. Не знал их теперь и родной город, город весны, неукротимой буйной зелени садов и высоких тянь-шаньских гор...

Нуркенову хотелось поговорить — это было заметно по его мечтательному голосу:

— Хорошая песня, хороший город, дорогой учитель, — ответил Аямбеку после долгой паузы командир дивизиона.

Связист вдруг вскочил, почти вплотную наклонился к Береговому и жарко произнес:

— Как вы узнали, что я о школе думал?

— Так вот и узнал, — уклончиво ответил Береговой не менее его пораженный совпадением своих слов с мыслями связиста.

Нуркенов сел на прежнее место, продолжал:

— Я теперь только до конца понял, что такое аульный учитель. Я теперь знаю, как воспитать ребятишек гордыми гражданами. Я им расскажу про эту ночь, про Абдуллу, про большую Родину... про все, все. Война — это страшно, но, пока у нас есть враги, и на войне надо учиться понимать жизнь и людей. Я теперь глубже все понимаю и смогу так же глубоко понимать своих ребят.