— Немцы... Шестнадцатое октября тысяча девятьсот сорок первого года *, — округло окая, сказал Марачков.
Береговой оглянулся. Марачков сидел, придвинувшись к выходу, поближе к свету и положив на колени полевую сумку. Синим карандашом он обвел цифру 16 в табель-календаре. Табель-календарь был цветасто разрисован, цифры на нем крупные, на полях — много картинок. Особенно выделялся слон, которого художник пустил мирно гулять по привольным русским лугам.
Марачков переломил календарь как раз по хоботу слона, аккуратно положил календарь в сумку и деловым тоном доложил:
— Израсходовано двадцать четыре гранаты. Противнику урона не причинено, но продвижение его приостановлено — фашисты рассеяны.
Береговой глянул на Марачкова, почти не узнавая. В его сознании эта первая встреча с немцами не утратила еще своей неожиданной остроты, — и вдруг эта сухая деловитость Марачкова. Точно директор завода, подводивший итог своего трудового дня. Но, странно, и Береговой, и его друзья по наблюдательному пункту почувствовали от этих слов какое-то облегчение и радость. Улыбался своей скупой улыбкой Нуркенов, осторожными движениями поправляя что-то в своем телефонном аппарате. Блестели из глубины окопа чистые глаза Шингарева.
И когда в небе появились фашистские самолеты и с надсадно-прерывистым гулом начали кружить над позициями артиллеристов, всем управленцам показалось, что не впервые ведут они бой, а давно совершают привычную работу.
Едва показались самолеты, как со стороны немцев стали взлетать в небо ослепительно-белые светящиеся звезды. Звезды весело рассыпали искры, тянули за собой хвост молочно-искрящейся пыли и гасли в расположении наших окопов.
— Смотрите... смотрите, бомбы! — едва успел, срываясь с голоса, закричать Шингарев и прижался лицом к рогатой стереотрубе, будто хотел защитить свою голову за ее трубками.
Сначала легкий, а потом все нарастающий свист донесся с неба.
Свист врывался в уши, пронизывал тело холодной и в то же время обжигающей струей, отчего хотелось зарыться в землю и слиться с ней.
Будто огромным молотом ударило в грудь земли, она сотряслась, загудела. Взрывы то одиночные, то частые оглушали артиллеристов. После свиста они принесли облегчение.
Аямбек плотно прижался к аппарату, был слышен его ровный, приглушенный голос:
— Весна, проверка...
— Тула, проверка...
Шингарев отстранился от стереотрубы: уже темнело, и простым глазом было куда легче видеть даль.
Там, где теперь едва различимо маячили Новинки, с исчезновением самолетов вспыхнула стрельба. Коротко и сухо трещали немецкие автоматы, им отвечали наши пулеметы.
Но вот опять оттуда, с потемневшего запада, появились самолеты. И вдруг рядом с наблюдательным пунктом раздался короткий звук, словно переломили сухой прутик, и тотчас в сторону немцев полетела белая яркая точка.
Не успела она погаснуть, как там, сотрясая и воздух, и землю, начали в частом ритме рваться тяжелые бомбы, точно самолеты спешили освободиться от смертоносного груза до наступления темноты.
Разрывы не смогли заглушить истошного крика немцев. Десятки белых, зеленых и красных ракет взлетели в небо и устремились в сторону советских окопов. На какие-то мгновения бойцы забыли о войне, любуясь этим своеобразным фейерверком.
— Мабуть и портки порастеряли воны там, — обнажил ровный ряд зубов в сдержанной улыбке Шингарев. — Умный хлопец зыскався у нашей пехоты, верно указав, где бомбить полагается.
— Для русского солдата ум да смекалка — два родных брата, — раздался над ним знакомый голос.
У окопа стоял подполковник Курганов. За ним — Ляховский. Управленцы не заметили, как они подошли.
— Наблюдательный пункт — крепость, его всегда надо охранять. Особенно в бою, — назидательно продолжал Курганов.
Его лица не было видно — уже стемнело, но Береговой уловил перемену, происшедшую с командиром полка. Голос его стал как-то мягче, слова душевнее. Береговой и раньше примечал: нет-нет да и проскользнет в речи командира полка пословица. Но прежде он будто стеснялся этого и сразу переходил на суровый, требовательный тон.
— Ну как, товарищи управленцы, познакомили немца с артиллерийским огоньком?
— Маловато пришлось поработать, — ответил за всех Марачков и по своей привычке зябко потер ладонь о ладонь.
— Вот что, — повернувшись к Береговому, проговорил Курганов — в Александровке накапливаются немцы. С утра начнут настоящее наступление. Одной батареей до двух часов по Александровке ведите беспокоящий огонь, а к рассвету орудия переведите на новую позицию.
Читать дальше