Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

О Майе Григорьевне Трехсвятской я услышал случайно. Все началось с одного письма.

В Алма-Ате отмечалось семидесятилетие со дня рождения Дмитрия Андреевича Фурманова — память о нем свято чтут мои земляки. Из Москвы на торжества приехали дочь писателя Анна Дмитриевна, его старший брат Аркадий Андреевич, Александр Исбах — друг и соратник Фурманова, неутомимый пропагандист и исследователь его творчества.

Приехал и генерал-полковник артиллерии Герой Советского Союза Николай Михайлович Хлебников. Он служил еще вместе с Фурмановым в Чапаевской дивизии начальником артиллерии.

В сорок третьем, когда готовилось наступление возле города Холм, в моем блиндаже недолго жил командующий артиллерией Калининского фронта генерал-лейтенант Хлебников. Имя генерала я запамятовал и теперь волновался — тот или не тот? Оказалось — тот!

Гости побывали в местах, связанных с жизнью и работой Дмитрия Фурманова в Алма-Ате. У них было много встреч с ветеранами войны, со студентами, рабочими. Выступили они и по телевидению.

Тогда-то, перед самым отъездом в Москву, генерал и получил письмо. Прочел и сказал озабоченно:

— Я должен с ней повидаться... непременно! — Посмотрел на часы и добавил: — Как же, однополчане, вместе воевали на реке Ловать у Старой Руссы.

Знакомые и мне фронтовые места!.. Еще ничего не зная, я почувствовал: это письмо послужит началом новой работы, розысков, бессонных ночей, разочарований и находок.

— Дайте мне это письмо! — попросил я генерала.

Хлебников пристально посмотрел на меня.

— Хорошо, возвращусь от однополчанина и отдам. Оно, пожалуй, тебе пригодится.

Николай Михайлович сдержал обещание. В аэропорту на осеннем ветру я прочел торопливые строчки. Тут-то я и узнал, что их написала Трехсвятская Майя Григорьевна.

И места и дата — все совпадало с пребыванием в тех местах 8-й гвардейской Панфиловской дивизии, в которой я служил тогда. Но Трехсвятская называла другую дивизию, и, честно признаться, желание пойти к ней, едва возникнув, начало угасать. Дома я перечитал письмо, и оно снова возбудило интерес. Я написал Трехсвятской.

«Рада буду познакомиться с вами», — скоро ответила она. И ни намека, что служила в Панфиловской дивизии.

Прошло много дней, пока я собрался пойти к Майе Григорьевне. Наконец, поехал в Малую станицу по указанному адресу. Но и там, найдя нужную улицу, я не сразу решился войти в дом под номером 23, а долго бродил по тихим переулкам, заглядывал в магазины на шумном тракте, стоял у газетных киосков... Теперь я понимаю, что тогда я еще не был готов к встрече и бродил по Малой станице в надежде что-то сделать для задуманной вещи.

Пора. Я беру в киоске томик повестей Казакевича в зеленом переплете. Пора. Улицу перебегает девочка лет девяти, она за руку ведет подвыпившего папу, судя по мазутным пятнам на комбинезоне, тракториста. Пора. За спиной я слышу легкие торопливые шаги, прерывистое дыхание.

— Сюда, в калитку, — говорит мне высокий юноша.

«Он знает о моем приходе. Наверное, сын», — решаю я и стараюсь запомнить облик юноши. Непроницаемое веснушчатое лицо, в движениях — решительность, деловитость и предупредительность.

— Вот сюда проходите. — Он вводит меня в просторную столовую и громко зовет: — Мама, к тебе! — и незаметно исчезает.

Женщина появилась неслышно, в цветастом халате до пят. Волосы у нее густые, волнистые, с проседью, коротко подстрижены. На лбу и на шее — следы ранений. И губы, крупные, в шнурочках шрамов.

— Трехсвятская, — протянула она руку.

Так мы познакомились. Не вдруг Майя Григорьевна решилась рассказать о себе, не вдруг...

Про женщину говорят: живуча как кошка. Я в этих словах не нахожу для себя ничего обидного. Да, мы, женщины, подчас бываем выносливее, сильнее мужчин. Например, в несчастье... или в ожидании.

Поймите правильно: есть ожидание и ожиданьице. Мое ожидание живет во мне, когда я работаю, смеюсь, плачу, болею, но действую. Стоит присмиреть, и ожидание начинает умирать. Деятельность питает его; в свою очередь, ожидание двигает мою деятельность...

В тот год в Испании началась война.

Володя ушел добровольцем. По паспорту мой муж Феоктист, но называл себя Володей.

Все его звали Володей. Это имя для него стало настоящим. Вот и сына мы назвали Володей. В нашем доме появилась большая карта Испании. Вскоре мы знали наизусть названия рек, местечек, городов и перевалов, даже характер испанцев, и они стали нам близкими, родными.