Александр Бартэн - Всегда тринадцать

И вот рецензия в газете.

«Двойственное впечатление производит номер эквилибристов Никольских, — писал рецензент. — Трюки исполняются сложные, но эстетическая их сторона страдает, так как слишком очевидно прилагаемое физическое усилие. Оно неприятно отяжеляет номер».

«Дождались!» — горестно повторила Прасковья Васильевна.

Вернувшись домой, ни дочери, ни зятя не застала.

— В цирк ушли, вместе с Вершининым, — сообщила Вавочка. — Очень был сердитым Федор Ильич.

«Еще бы, — подумала бабка. — И ему досталось».

Действительно, вершининский номер критиковался в рецензии как штампованный и тусклый, лишенный какой-либо оригинальности. Но не только это всполошило Вершинина. С похвалой отзываясь об аттракционе Сагайдачного, рецензент вместе с тем брал под сомнение ту комедийную сценку, что предшествовала непосредственно аттракциону. И спрашивал напрямик — есть ли надобность в таком довеске? Федор Ильич прочел и сразу почуял угрозу — одинаково и приработку, и тому покровительству, на какое мог рассчитывать, находясь вблизи признанного артиста.

По дороге в цирк он всячески настраивал Никольских:

— Нельзя, немыслимо так оставить! Я сперва глазам своим не поверил. Не подумайте, что за себя обижен, — прежде всего за вас!

В цирке увидел Васютина, репетирующего с Жариковым, и кинулся к нему:

— Это и к вам относится, Василий Васильевич. И ваш репертуар ругает рецензент. Бедный, дескать, репертуар!

— В общем-то оно и правильно, — согласился, подумав, Васютин. — Сколько уж раз на это обращали внимание главка.

Васютинское добродушие известно было в цирке каждому. Теперь же, когда из родильного дома вернулась жена и беспрерывным криком заявлял о себе долгожданный младенчик мужского пола, Василий Васильевич тем более настроен был миролюбиво.

— Стоит ли, Федор Ильич, портить кровь?

— Ах, вот как? — чуть не задохнулся Вершинин. — Другими словами, нам будут плевать в лицо, а мы.

— Федя, не надо так волноваться. Напрасно ты так волнуешься, — попыталась образумить жена.

— Напрасно? По-твоему, напрасно? — окончательно взъярился Вершинин. — Да попадись мне этот рецензент. Сопляк, вероятно, какой-нибудь. Теперь это принято — чтоб яйца курицу учили!

— А кто же курица? — с самым серьезным видом поинтересовался Жариков. — Ах, вы себя самого имеете в виду, Федор Ильич?

Среди тех, кто слышал этот разговор, была и Столбовая со своей новой помощницей.

— Чего он разорался? — кивнула Клавдия на Вершинина.

— Такая уж порода, — с усмешкой объяснила Варвара Степановна. — Тронь за карман — врукопашную лезть готов. Да и Никольский не лучше: ишь как глядит — туча тучей!

Клавдия брезгливо повела плечами и ушла назад — за кулисы, к птичьим клеткам. С питомцами Столбовой она и в самом деле быстро научилась ладить. Вот только Петя-попугай опять укусил за палец. «Ладно, попочка! — пообещала ему Клавдия, превозмогая боль. — Ты еще прощения у меня попросишь!»

Костюченко также успел с утра прочесть рецензию. Сперва огорчился: пусть и не все равноценно в программе, но разве сильное и талантливое в ней не преобладает? А затем, перечитав, подумал: «Впрочем, нет худа без добра. Пусть и не во всем хвалебна, зато дает материал для серьезного разговора!» (Именно такой разговор — всесторонний разбор программы — рекомендовала провести партгруппа.)

Придя в цирк, Костюченко сразу же, на пороге кабинета, столкнулся с Никольским и Вершининым.

— А мы к вам, товарищ директор, — елейно начал Вершинин. — Уж не взыщите, ежели несколько минут отымем.

Костюченко пригласил войти. И сразу, даже не присев, угрожающе заговорил Никольский:

— Хотелось бы знать, товарищ директор. Поскольку в газете уделено нам внимание. (Достал из кармана газету, прихлопнул ладонью.) Хотелось бы знать, какие на этот счет будут шаги предприняты?

— Шаги? Не понимаю.

— А что ж тут не понимать? — мотнул головой Никольский, и сразу на шее у него толсто набухли жилы. — Рецензия напечатана, ряд артистов в ней ошельмован.

— До слез обидно, — вставил Вершинин. Как всегда предпочитая роль не столько зачинщика, сколько подстрекателя, он держался немного позади, за спиной Никольского. — Павел Назарович вполне справедливо поднимает вопрос.

Костюченко не отозвался. Он внимательно всматривался в лица артистов.

— Так как же, товарищ директор? — вторично, на этот раз усилив голос, справился Никольский и насупил низкий, приплюснутый лоб. — Желательно знать, собирается ли дирекция опровергнуть необоснованные выпады? Или же у вас, в Горноуральске, порядок такой — кому не лень может дегтем мазать артистов?