Евгений Дубровин - Глупая сказка

Анна Васильевна принесла старый ящик из-под бутылок, застелила его газетами, все потеснились, и я сел. Рис, не дожидаясь персонального приглашения, примостился со мной рядом, поглядывая на стол.

Безусловно, стол заслуживал того, чтобы на него смотреть. На клеенке, на обрывках оберточной бумаги была нарезана колбаса твердого копчения, буженина, красная рыба; стояли открытые банки консервов: шпроты, лосось, красная икра; лежали горки крупных оранжевых апельсинов, краснобоких яблок. Кроме того, Анна Васильевна поставила яства собственного приготовления: соленые огурцы в глубокой тарелке и помидоры в большой деревянной миске, прямо в рассоле, с дубовым и смородиновым листом; стояла тарелка с маринованными маслятами, в деревянном ковше топорщились белые соленые грузди; на уже знакомой нам сковороде вперемешку с прозрачными кусками сала дымилась, залитая толстым слоем яиц, нарезанная крупными кругами картошка; отдельно грудкой лежал крупный белый чеснок; на краешке стола, примостился пучок редиски с зеленой ботвой, еще не увядшей; видно, редиска была только что с грядки, даже еще поблескивала влажными боками после мытья…

Но, конечно, затмевало все вокруг блюдо, стоявшее посередине стола. Это был целиком зажаренный поросенок. Он возлежал на фарфоровом блюде со сценками из жизни сытой, любящей соленую шутку Саксонии. Даже глубокому профану в вопросах фарфора было ясно, что это старинное и очень дорогое блюдо. Вряд ли это блюдо принадлежало Анне Васильевне или было позаимствовано у кого-то на кордоне. Скорее всего, его привезла с собой компания, восседавшая за столом, да и сомнительно, чтобы сам поросенок был запечен именно здесь. Слишком уж он со знанием дела был приготовлен. Со всех сторон покрыт равномерной румяной ломкой корочкой, нигде ни подпалинки, ни белого местечка.

Здесь же поросенок был просто подогрет на сковороде, облит горячим жиром и в рот ему была вставлена ветка петрушки. На тонкий розовый, тоже румяный, хрустящий хвостик колечком кто-то из озорства привязал голубой бантик.

Я осмотрел сидящих за столом. Все прибывшие были люди упитанные, солидные, сразу видно, что привыкли распоряжаться. Одного из сидевших за столом я знал. Это был заместитель по хозчасти Наум Захарович. Он примостился на краешке стола, рядом с худым, постоянно покашливающим человеком. Я почему-то сразу догадался, что это был тот самый больной егерь, про которого рассказывал фельдшер Айболит. Оба держались скромно, и чувствовалось, что в послужном списке из сидевших за этим столом они стояли в самом конце.

– Я вам говорил про него, – скороговоркой произнес Наум Захарович, словно оправдывая мое присутствие за этим необыкновенным, ломящимся от яств столом. – Это известный тренер из министерства… министерства…

– Сельского хозяйства! Ха-ха-ха! – загрохотал главный начальник с белесыми бровями. Все поддержали его смех.

– Он негра тренировать будет, – продолжал Наум Захарович. – Я этого негра к культурно-массовой работе привлечь хочу.

– Молодец! – одобрил Главный. – Так выпьем за международную дружбу и солидарность всех народов!

Мне уже успели налить в стакан коньяку, положили в одну тарелку с Рисом на двоих закуску (Рис долго крепился, но потом принялся тихо ее уничтожать, однако не сводя глаз с поросенка).

– Хороший тост! – одобрительно зашелестело по столу. – Василий Андреевич если уж скажет…

Все выпили, задвигались, потянулись к закускам, застучали вилками, задвигали челюстями.

Постепенно про нас с Рисом забыли, и разговор вернулся в прежнее русло, из которого его выбил наш приход.

На рассвете затевалась большая охота. Василий Андреевич привез лицензии на отстрел пяти кабанов и трех лосей. Поскольку все прибывшие с Василием Андреевичем тоже желали принять участие в охоте не в качестве зрителей и егерь не мог сразу всех страховать, то охоту решено было провести в два приема: меньшая группа должна была уйти вскоре, прямо из-за стола, а бо?льшая – сначала отоспаться, опохмелиться и двинуться уже ближе к рассвету.

Выяснилось, что лучшим стрелком из всех присутствующих был Василий Андреевич. На его счету было уже двадцать три кабана, восемнадцать лосей и один медведь. Медведя Василий Андреевич подстрелил в сильном подпитии в одном южном лесничестве, где они не водились. Василий Андреевич вышел на рассвете из избушки лесника по своим делам и вдруг увидел, что возле сарая чавкает и роется огромный медведь.