Арон Эрлих - Молодые люди

Они пришли на станцию. Ехать им надо было разными автобусами. Показался Вероникин номер, она задержалась, чтобы дослушать Галю. Потом Галя пропустила два подряд автобуса своего маршрута.

— Слушай, Ника… Я прошу, понимаешь, очень прошу тебя — не скрывай от меня ничего… Ладно?

— К чему же скрывать? Все равно скоро нам всем, всему комсомолу на курсе, придется побарахтаться в этой грязи, разбираться в частной жизни Олега и его дружков… Ну, так вот!.. Там всякое…

Но тебя интересуют главным образом темные вечеринки у Харламова? Кажется, была только одна такая вечеринка. Единственная. Но, правда, гаже некуда!.. Еще какие у тебя вопросы?

Бочарова огляделась по сторонам.

— Ну, и… Как же вы решили?

— Ничего мы еще не решали. Пока разбираемся в разных фактах и фактиках, а их дай господи! Хватает!.. Да что там вечеринка! — с внезапным ожесточением воскликнула Вероника. — Пустое это — вечеринка!.. Не в ней суть… Главное — душа опустошенная, сгнившая сердцевина, нутро, изъеденное эгоизмом, как ржавчиной… Вот что главное! Культ так называемой «свободной личности»! А в переводе с возвышенного и абстрактного на простой и конкретный язык — это свобода паразитизма, ловкачества, рвачества, бесстыдства и бессердечия, всяческого свинства и мерзости… Тьфу! — отплюнулась она, чтобы не продолжать длинного перечня особенностей и черт «нюмбо-юмбо». — Мне теперь, ты знаешь, конечно, мне приходится часто беседовать с Олегом, и ты, Галя, совершенно правильно заметила: трудно с ним, очень трудно… Говоришь, говоришь, убеждаешь, споришь, а потом раздумаешься — и видишь: действительно, как песок сквозь пальцы, просеялись зря все твои старания… Прощай… Вот опять идет мой номер!

— Погоди. Еще только этот пропустим, а там разъедемся… Ну, и что же, по-твоему?.. Неужели… неужели бюро будет ставить вопрос об исключении?

Вероника долго и внимательно смотрела на какую-то бумажку у себя под ногами, затоптанную, вдавленную в мокрый снег. Она отковыряла ее концом ботика, перевернула, — то была обертка от конфеты «Мишка».

— Скажи по совести, — попросила она, втаптывая бумажку обратно в мягкий, грязный, легко поддающийся снег, — сама ты интересуешься этим вопросом или это Олег попросил тебя осторожненько разведать, выпытать у меня?

— Олег ничего не просил.

— Жаль. Очень жаль. Если бы он тоже встревожился наконец за свою судьбу, это было бы, мне кажется, добрым, обнадеживающим признаком. — И, выпрямившись, оставив в покое бумажку, она продолжала: — Вопрос об Олеге и его приятелях, как о комсомольцах, уже поздно ставить. Это, правда, мое личное мнение. Давно уже они никакие не комсомольцы. Есть у них союзные книжки в кармане или нет — чисто формальная подробность. Когда я буду докладывать о персональном деле Олега Ивановского, мне придется говорить не о комсомольце Ивановском, а об отщепенце Ивановском, давно и по собственному твердому разумению покинувшем наши ряды.

— Но подумай, что тогда… его тогда из университета могут очень просто…

— Не знаю… Не думаю…

— А ты подумай! — вдруг запальчиво вскрикнула Галя. — Ты и все вы в бюро… Вам нельзя не думать!

— Думаем мы, не беспокойся, и хорошенько думаем, о том думаем, что такое «нюмбо-юмбо» и куда оно уводит молодежь… И об этом всем нам сообща думать, дорогая. И тебе тоже. Тебе в особенности!

— Почему в особенности? В каком, то есть, смысле? Ты на что намекаешь? — И в единый миг нарядная девушка с утонченными манерами обернулась в сварливую базарную бабенку, готовую затеять ссору с соседкой; она уже для этого и классическую боевую позу приняла: руки уперлись в бока, туловище перегнулось, голова угрожающе вытянулась вперед. — На каком, то есть, основании?.. Из-ви-няюсь! Не запугаете! Хоть пополам тресните вы все, а никакого дела вам мне не пришить! — грозила она, мотая пальцем.

— Очнись, Галя… Ну тебя… — отступая перед нею, шепотом убеждала Вероника. — «Пришить»… С ума ты сошла… Как тебе не стыдно?

Вероника отходила все дальше в глубь широкой площадки — туда, где поменьше народу, — и с изумлением, со стыдом, не забывая, впрочем, улыбаться, повторяла:

— Тише!.. Тише!.. Одумайся, Галя…

И, кажется, Галя одумалась, стихла, постепенно приняла свой обычный облик.

— Нет, не так ты беспокоишься о судьбе Олега, как следовало бы… Не так…

— Не так?.. А как мне еще беспокоиться? — уже иным, плаксивым и жалующимся тоном спрашивала Галя. — Кто сегодня весь день, как неприкаянный, таскался за тобой?.. Кто ходил вокруг да около, не зная, как приступить, с чего начать?.. Сто раз собиралась заговорить, а губы ровно каменные, не разжать их… А ты говоришь — не так!