Вадим Собко - Стадион

Навстречу Шиллингу выбежала женщина, суетливо поздоровалась с менаджером. Она произвела на Эрику странное впечатление. Трудно было угадать, сколько ей лет. Было какое–то непонятное, даже жуткое несоответствие между живостью ее движений и обрюзгшим лицом, согнутой спиной — и красивыми ногами.

— Эрика, это ваша массажистка Лора Майклоу, — сказал Шиллинг, кивая в сторону женщины. — А это Эрика Штальберг.

Лора Майклоу схватила руку Эрики обеими руками и крепко пожала ее.

— Мы с вами сделаем большие дела, я уверена! — воскликнула она. — Я о вас уже так много слышала…

— Довольно болтать, — оборвал ее Шиллинг. — Эрика, массаж — и на поле. Не теряйте времени. Запомните: время — деньги.

Никогда еще он не говорил с Эрикой таким резким, повелительным тоном. Не повиноваться было просто невозможно.

Эрика торопливо пошла вслед за Лорой и очутилась в небольшой светлой комнате, где стояла широкая, покрытая простыней скамья. Девушке был хорошо знаком спортивный массаж, которыми часто заменяют разминку, и она вполне могла оценить мастерство своей новой массажистки. Двадцать минут Лора Майклоу делала с ней что хотела, разбивая каждый ее мускул на мелкие волоконца, и когда Эрика после массажа, уже в трусах и очень красивой майке с неизвестной ей цветной эмблемой, выбежала на стадион, она ощущала во всем теле свежесть и силу, а мускулы на ногах казались крепкими, тугими пружинами.

— Хороша лошадка, — довольно глядя на Эрику, сказал Шиллинг.

Портер ответил все тем же невнятным звуком. Он приглядывался, выискивая место, откуда лучше снимать.

Началась тренировка, и Эрика поняла, что Шиллинга недаром считали в Америке одним из лучших специалистов этого дела. Он сразу же заметил все тончайшие недостатки техники бега Эрики и не только заметил, а показал, как от них избавиться. Все его советы отличались точностью и целесообразностью. Такая система работы понравилась Эрике, но нисколько не примирила ее с Америкой.

Пока она бегала, прыгала и выполняла гимнастические упражнения, Портер сделал огромное количество снимков и исчез, даже не попрощавшись. Шиллинг не обратил на это никакого внимания.

После двухчасовой тренировки снова короткий массаж, душ, и дневная работа закончена. Она вернулась в отель, и опять Эрике захотелось вымыться — такой душный, насыщенный ядовитыми испарениями воздух стоял в комнате.

— Вы скоро переедете отсюда на стадион, — утешил ее Шиллинг. — У меня там есть нечто вроде пансионата для спортсменов, у которых нет семьи. Но какое–то время, пока мы сделаем вам паблисити, придется пожить здесь.

Паблисити — так называется в Америке реклама— начали делать на следующий же день. Сначала в газетах появились портреты Эрики с короткими подписями, в которых расхваливались ее спортивные достижения. Потом эти портреты стали прилагаться к большим объявлениям о предстоящих соревнованиях на Янки–стадионе. Появились намеки на возможность установления новых мировых рекордов. Вокруг Эрики поднялся шум. Еще никто не видел ее, не знал, как она бегает, а уже тысячи людей говорили, думали о ней, заключали пари, спорили. Все это должно было стоить кучу денег, но в таких случаях Шиллинг не скупился.

Сидя в своем номере, тоскуя и выезжая только на тренировку, Эрика Штальберг стала знаменита на всю Америку. Она не понимала, откуда пришла такая слава, хотя в глубине души чувствовала себя польщенной. Но даже и это ощущение не могло облегчить горя.

Наступил день больших соревнований, о которых так долго и с такой подозрительной настойчивостью писали газеты. Шиллинг привез Эрику на Янки–стадион почти за час до начала. В этот день она впервые увидала его взволнованным. Впрочем, у менаджера были все основания волноваться — ведь от того, какое впечатление произведет Эрика на публику, зависела судьба денег, истраченных на паблисити, на отель и тренировку.

И тут, в раздевалке, во время массажа Эрика впервые увидела своих соперниц. Их было три, и все 'они старались не смотреть друг на друга. Эрика попьпа–лась заговорить с высокой черноволосой американкой, но в ответ получила такой взгляд, что поторопилась отойти в сторону и больше уже ни с кем не вступала в разговор.

А тем временем шум наверху, на трибунах, все нарастал и к началу соревнований превратился в рев. На соперниц Эрики это, видимо, не производило никакого впечатления, но девушке стало не по себе. Казалось, будто там, наверху, из клетки вырвался страшный, разъяренный зверь, он рычит, воет, ревет, стараясь смести все на своем пути.