Вадим Собко - Стадион

Над озером пронесся легкий вечерний ветерок. Паруса яхт, словно врезанные в розовато–серую зеркальную воду, наклонились и помчались прочь от берега. Теплые прозрачные сумерки сгущались над зелеными берегами Ванзее.

Майер встал.

— Я попрошу вас немного помочь мне — первый разговор с Эрикой, вероятно, будет трудным…

— Она ваша любовница? — деловито, без особого интереса, спросил Шиллинг.

— Нет, но она очень любит свою мать, Берлин…

— Терпеть не могу этих сентиментов, — недовольно поморщился Шиллинг.

— Ничего не поделаешь, от них зависит настроение спортсмена, а от настроения — и результаты.

— Вы правы, — буркнул американец. — Ну что ж, я вам помогу. Хотя уверен, дело обойдется и без моей помощи. Ваша девица запрыгает от радости, и все эти немецкие сентиментальные глупости сразу выскочат у нее из головы.

— Не знаю, посмотрим, — сказал Майер, и они двинулись к выходу.

Такси поблизости не оказалось, и им пришлось искать его довольно долго. Всю дорогу они молчали; Майер думал о предстоящем разговоре и готовился к нему. Шиллингу же просто не о чем было говорить со своим спутником.

Когда они подъехали к дому, где жила Эрика, было уже темно. На лестнице тускло горела маленькая электрическая лампочка. Майер споткнулся и выругался. Он злился на Эрику, на то, что из–за нее ему приходилось испытывать неприятные ощущения. Майер не любил подобных переживаний, по его мнению, они способствовали наступлению преждевременной старости и появлению морщин.

Марта и Эрика были дома, Берта еще не приходила, и это смутило Майера. Ему казалось, что в ее присутствии было бы легче разговаривать с Эрикой.

— Познакомься, Эрика, — подчеркнуто весело сказал Майер, — это мистер Артур Шиллинг. Он приехал из Америки, хочет украсть тебя и увезти в Нью–Йорк.

Он нарочито произнес эти слова шутливым, непринужденным тоном, чтобы посмотреть, какое впечатление они произведут на девушку. Быть может, она обрадуется, улыбнется, тогда все будет гораздо проще.

Но Эрику такая перспектива вовсе не обрадовала.

— Мне и в Берлине хорошо, — резко ответила она, возмущенная тяжелым, оценивающим, будто раздевающим, взглядом Шиллинга.

На сердце у девушки было грустно и тяжело. Вчера уехал из Берлина Тибор Сабо. На прощанье они поцеловались, и этот поцелуй был уже не первым. А вчера Тибор уехал, и кто знает, когда они теперь увидятся и как дальше сложится их жизнь. Они даже ничего не обещали друг другу — слишком много границ, слишком много препятствий лежало между ними. Единственной надеждой на встречу были международные студенческие соревнования. Они состоятся в будущем году здесь, в Берлине; Тибор, наверное, приедет: значит, есть еще надежда повидаться. А там, может быть, что–нибудь изменится в этом так скверно устроенном мире. Надежда на встречу была единственной маленькой звездочкой на хмуром, затянутом тучами небе Эрики.

Появлению Шиллинга она не придала никакого значения, но при упоминании о Нью–Йорке сразу насторожилась. Майер никогда не шутил просто так, ради шутки.

— Да, Эрика, мистер Шиллинг хочет взять тебя на время в Нью–Йорк, и, как ни жаль, я должен согласиться на это.

— Что это значит? — испуганно спросила Марта Штальберг.

— Это значит, что моя роль в жизни Эрики уже сыграна, и все права и обязательства по соглашению, которые мы с вами заключили, переходят к мистеру Шиллингу.

Марта бессильно опустилась на стул. По соглашению, которое она подписала несколько лет назад, Эрика Штальберг не имела права где–либо работать или выступать без позволения Майера, не имела права заключать какие бы то ни было другие соглашения и вообще без позволения тренера не могла сделать ни одного шага.

А теперь он передает все свои права этому Шиллингу, и Эрика не имеет права протестовать. Она собственность Майера, и он может делать с ней, что хочет. Будь проклята та минута, когда Майер впервые увидел ее на стадионе!

— За сколько вы меня продали? — резко спросила девушка.

— Что ты, Эрика? — удивился Майер. — Мистер Шиллинг — мой старый друг, и я ему оказываю услугу.

— Неправда, Майер, — звенящим от напряжения голосом сказала Эрика. — Вы никогда ничего не станете делать даром.

Артур Шиллинг укоризненно покачал головой и сказал:

— Напрасно вы сердитесь на господина Майера, Эрика. Он открывает перед вами новую, счастливую жизнь, он, так сказать, распахивает перед вами двери в Америку. Там вы будете богаты и знамениты…