Арон Эрлих - Жизнь впереди

И, сунув в руки ошеломленным ребятам цветы, пошел старик назад, к своему табуретику у зеркальной двери.

И снова лето.

Ребята почувствовали его наступление сразу же после экзамена по литературе, в третьем часу дня. Оно опахнуло их теплом и радостью на освеженных грозою улицах. Оно просияло им золотыми, жаркими стрелами закатного солнца в миг, когда Наташа, окруженная подругами, принимала из рук в руки охапку сирени. Оно побаловало их в кафе, за столиком с гладкой мраморной поверхностью, разноцветными шариками мороженого в мельхиоровых, запотевших от холода вазочках. Но окончательно, по всей форме, утвердилось оно спустя два дня, когда Алеша и Толя получили годовые табели с вписанной в них благодарностью от педагогического совета.

Был субботний вечер. Во всякую субботу можно было и видеть, и слышать, и даже обонять приближение выходного, праздничного дня — оно сказывалось в звучании особенных субботних голосов дома, в самом выражении лиц и взглядов, и в непременных, распространяющихся на всю квартиру, сдобных, вкусных запахах домашнего печенья, только что вынутого из духовки… Но сегодня выдалась суббота не простая, а особенная, исключительная: за нею открывались летние каникулы, и ей предшествовали уже не короткие недельные итоги трудовых буден, а все события осени зимы и весны зараз, результаты долгого и сложного с честью прожитого учебного года.

Поздний час. Семья отужинала. Алеша вышел на балкон.

Внизу, на асфальтированном участке двора, молодежь танцевала под баян. Девушки и парни кружились молча и деловито, лишь изредка обмениваясь замечанием или смешком.

Алеша давно заметил странную особенность акустики в этом узком пролете двора: снизу вверх доносится каждый, даже самый слабый звук, даже шорох подметок и каблуков, переступающих в танце по асфальту: с высоты же балкона на седьмом этаже приходилось кричать изо всех сил, чтобы быть услышанным на земле.

Молодежь внизу, немного поплясав, уходила вместе с баянистом за ворота. Звонкий девичий голос затянул песню о Москве, басовые лады гармони тотчас бережно охватили мелодию, понеся ее на себе. Разом к песне присоединились другие голоса, мужские и женские. Некоторое время песня еще слышалась за воротами, потом она удалялась, замирая… И вот уже наступила глубокая ночная летняя тишь. Спокойно и величаво простерся перед Алешей океан московских крыш.

Алеша залюбовался привычной, но никогда не теряющей своей волшебной силы панорамой города и вдруг уловил снизу знакомые голоса: на полупути между большим многоэтажным домом и маленьким «красным» стояли Толя и Коля, переговариваясь друг с другом. В первую минуту Алеша даже не поверил себе… Он далеко перегнулся над оградой, настороженно вслушиваясь. Но и без того каждое слово отчетливо долетало к нему.

Харламов покончил с «эскимо» на щепочке, вытер руки платком и затем еще похлопал ладонью о ладонь, и эти звуки тоже пронеслись над двором громко и ясно, как будто с расстояния в два-три шага от Алеши.

— Да, я не хотел, — сказал Харламов, — не хотел, а все-таки все само собой так оборачивалось. Ты скажи ему… Хорошо?

Прошло несколько секунд в совершенном молчании, потом Коля спросил еще раз:

— Скажешь?

Тишайший и нежный, подобный звукам флейты, свист был ему ответом. Так случается с Толей, когда он бывает захвачен врасплох и хочет выиграть время для ответа.

— Конечно, я понимаю, — продолжал Харламов, — пусть из этого ничего не выйдет и мы не будем никогда больше друзьями… Но ты все-таки скажи Алеше… Просто я хочу, чтобы вы оба знали, что я очень жалею.

— Хорошо, я скажу.

Толя снова посвистел задумчиво, потом прибавил:

— А как же ты говорил, что в Коктебель собираешься?

— Теперь не поеду. Мама настаивает, а я отказался, потому что так лучше.

И тут, объясняя свое новое решение, Харламов передал свой разговор в директорском кабинете с Александром Петровичем, с Татьяной Егоровной и Евгенией Николаевной, потом о новой встрече с заведующей учебной частью и о вызове на бюро райкома…

Так узнал Алеша, что школа и райком комсомола привлекли Харламова для работы вожатым в одном из летних пионерских лагерей под Москвой.

Завуч и классная руководительница убеждали Колю непременно поехать на лето не в Коктебель с мамой, а именно с ребятами в пионерский лагерь. Там он дружно поработает вместе с другими вожатыми, там он и отдохнет отлично.

— Я согласился. Не знаю… Мне еще никогда не приходилось жить в пионерском лагере. И вожатым я не был. Но мне в райкоме сказали, чтоб я не сомневался, что мне там помогут…