Владимир Корчагин - Путь к перевалу

Костя прикрыл дверь:

— Пошли, ребята, без нас обойдется!..

— Ну, что ты на это скажешь? — нарушил молчание Стенин, когда они остались вдвоем.

— Я думаю, настанет время, — ответил Воронов, — когда за непосещение лекций будут взыскивать не со студентов, а с преподавателей…

— Н-да… Пока у нас не все благополучно в этом отношении. — Стенин прошелся по кабинету. — В последние месяцы мы сделали кое-что. И в общем-то небезуспешно. Но в основном это касалось молодых преподавателей, ассистентов. А вот киты такого рода еще вне контроля. Помню я лекции Бенецианова… Изменилось ли что с тех пор?..

— Едва ли. Я знаю, что и сейчас на лекции он ходит с тем же подклеенным гроссбухом, который еще наши остряки окрестили «Букварем эпохи неолита»… — Воронов усмехнулся. — Да остряками нас бог не обидел. А такого вот Степанова, который бы сказал все прямо в лицо Бенецианову, помнится, среди нас не находилось.

— Что и говорить. Паренек не из робкого десятка. Но и оставить это безнаказанным тоже нельзя.

— Что «это»?

— Посещение лекций у нас все-таки обязательно. К тому же, так разговаривать с профессором…

— Ты никогда не был формалистом, Алексей.

— Ладно, я разберусь в этом деле… Когда едешь?

— Завтра, скорым.

— Надолго?

— Конференция продлится восемь дней. Потом надо будет решить кое-какие вопросы в Академии. Так что недели на две, не меньше.

— Ну, что же, счастливого пути.

— Спасибо. Не болей тут. И… не упускай из виду Степанова. Парень он горячий, щепетильный, неровен час…

— Не беспокойся, за него уже целая делегация ходатайствовала. Студенты. А народ это, сам знаешь, зубастый.

— Что же, неплохо, — улыбнулся Воронов. — Достойная смена. Я верю в нее.

— Ты судишь о нынешней молодежи только по тем, кто с тобой работает. А если говорить о молодежи вообще?..

— …То ты не согласен с моей оценкой? — в свою очередь спросил Воронов.

Стенин ответил не сразу.

— Сложный это вопрос, Юрий. То, что молодые люди стали более смелыми в суждениях, более думающими, ищущими, даже более дерзкими — все это, разумеется, неплохо. Но вот был я на днях в кино, смотрел картину, о которой ты рассказывал, ту, из времен войны. Действительно, трагедия! Ужасная! И вот в самый страшный момент, когда женщина, помнишь, срывает одежду и в отчаянии бросается на мостовую, в зале раздался смех… Я обернулся, как ужаленный. И увидел компанию молодых людей. Вполне благопристойных. И, думаешь, они смутились? Ничего подобного! Рассмеялись еще громче, с вызовом. Как понимать этот цинизм?

Воронов пожал плечами:

— Но ведь олухи были всегда. И не только среди молодежи.

— Нет, Юрий, не упрощай! Олухи, конечно, были всегда. Но олух олуху — рознь, А эти, что глумились над человеческим горем и страданием, открыто бросали вызов всему залу, тем, кто пережил ужасы войны, кто своей кровью заплатил за то, чтобы эти юнцы жили счастливо… — Стенин вдруг побледнел и поднял руку к груди.

— Успокойся, Алеша. И пойдем, пожалуй, домой. Время позднее.

— Нет, постой! Мы с тобой как-то не касались этого вопроса. А между тем он давно уже не дает мне покоя. Да и как можно быть спокойным, когда на каждом шагу сталкиваешься с таким вот разухабистым пренебрежением ко всему, что с детства воспринималось нами как нечто … святое. Да, именно святое, в самом лучшем смысле этого слова. А им, молодым, на это наплевать! И ведь это не рисовка, нет. Им действительно все безразлично….

— Ты так думаешь?

— Безусловно! А попробуй переубедить их, они сейчас же заявят, что это их право, — судить по-своему и вести себя так, как они считают нужным. Понимаешь, право! И заметил ли ты, кстати, как много теперь говорит молодежь о правах? По любому поводу. И совсем редко вспоминает о своих обязанностях… Хотя бы этот вот Степанов. Я верю, что он неплохой парень. Смелый, по-видимому, честный…

— Да, это так.

— Допустим. Но ты поручишься, что он руководствуется в своих поступках сознанием обязанностей перед обществом? А может, просто исходит из собственных, понятий чести, благородства и тому подобного. Или из какой-нибудь собственной теории целесообразности, — у них это модно сейчас. А то и вовсе из своих симпатий и антипатий. Потому для него и решается так просто, пойти, скажем, на лекцию или не пойти. Потому он и не раздумывает долго, послушать профессора или послать его ко всем чертям. Но разве это нормально, Юрий Дмитриевич?

Воронов прошелся по комнате: