Владимир Корчагин: Путь к перевалу

Был он уже не молод, в таком возрасте, когда люди предпочитают уют и покой. Но тем не менее из года в год покидал родной город и снова пускался навстречу лишениям и невзгодам, ибо не было для него большего счастья, чем счастье трудных дорог, и большей радости, чем радость находок и открытий.

Дома он, естественно, бывал мало. Люся росла с матерью. Но дух отца — дух дальних путей и неожиданных встреч навечно поселился в их квартире; он жил во всем: в больших картах с пометками отца и в бесчисленных мензулах, невелирах, теодолитах, сложенных на шкафах, в рукописях отца, коллекциях минералов, папках с гербариями и в книгах о путешествиях, в рассказах матери, а главное, во всем укладе их жизни — простом, строгом, без всяких условностей и излишеств.

Мать Люси в молодости тоже не засиживалась дома. В комнате у нее до сих пор лежала шкура убитой ею тигрицы. А в семейном альбоме хранились фотографии, на которых можно было видеть ее с ружьем за плечами где-то в таежной чащобе, верхом на лошади на узкой торной тропинке, в утлой лодчонке на бурной порожистой реке. Правда, Люся видела ее такой только на фотографиях.

Фотографий было много. И в альбоме, и в больших черных пакетах, и в папках с бумагами, и просто в книгах. Но среди них выделялась одна, которая все время стояла в рамке на столе у отца. С нее смотрела совсем еще молодая девушка в большой шапке-ушанке и серой солдатской шинели с санитарной сумкой через плечо. Так выглядела мама давным-давно, во время финской войны, где-то на Карельском перешейке. Об этом в семье говорили мало. Но Люся знала, что мама вынесла тогда из боя и долго несла на себе тяжело раненного командира, который стал впоследствии отцом.

А годы спустя врачи запретили маме участвовать в экспедициях, и теперь она уж не ездила с отцом, а работала научным консультантом в краеведческом музее и жила только этой работой, воспоминаниями о прошлом и постоянными ожиданиями отца.

Ждали они его всегда, — все время, сколько помнила себя Люся. Но это было не просто ожидание. Долгими вечерами, когда все дела уже переделаны, они с матерью ползали по большим картам, разостланным прямо на полу в гостиной, и наносили маршрут отца, читали его письма, рылись в книгах, которые приносила мать, стараясь представить те места, по которым плыл или ехал отец. И считали, сколько дней осталось до его приезда.

Приезд отца был праздником, тем более запоминающимся, что наступал он раз в полгода, а то и в год, и потому готовиться к нему начинали они за много недель вперёд. Впрочем, подготовка эта была тоже не совсем обычной. Они не скребли и не мыли, не жарили и не пекли, а приводили в порядок кабинет отца, его коллекции, рукописи. Мать доставала новые книги, которые вышли в отсутствие отца, а дочь старалась рассчитаться со всеми «должками», какие накопились в школе.

Приезжал отец всегда неожиданно. И сейчас же квартира наполнялась новыми камнями, чучелами, всевозможными диковинными предметами, а главное, смехом, шутками, весельем. Мать с приездом отца сразу как будто молодела, глаза ее вновь искрились тем живым задорным блеском, какой Люся видела на давних студенческих фотографиях.

Но проходило несколько недель, и снова провожали отца в дальний путь. И снова шелестели карты на полу в гостиной, и росла стопка книг с закладками на мамином столе, и медленно переворачивались листы календаря, отсчитывая месяцы ожидания. Опять их было только двое: Люся и мама. Но тем дружнее жили они, помогая друг другу во всем. Вместе рылись в книгах, если маме нужно было подготовить какое-нибудь срочное сообщение. Вместе решали школьную задачу, если она у Люси почему-то не получалась.

Часто ходили в театр, особенно в оперный. Мать любила музыку, понимала и знала ее. Игре на рояле Люся научилась рано, задолго до школы, и теперь они часто играли с матерью в четыре руки или вместе разбирали какую-нибудь новую пьесу.

А бывало и так, что бросали все дела, забирались с ногами на диван, укрывались большим маминым платком и говорили о том, как трудно представить бесконечность Вселенной, и как страшны и противоестественны человеку войны, и какие шедевры создали бы еще Пушкин и Лермонтов, доживи они хотя бы до пятидесяти лет, и как уродуют себя некоторые женщины и девушки в слепой погоне за модой, и о многом-многом другом. В такие часы Люся делилась с матерью всеми своими мыслями, поверяла ей все свои «секреты».

Так плыла она по «тихой заводи» школьных лет, и теперь вот перед ней открылось «море».