Юрий Нагибин - Наука дальних странствий

Ольга с наигранным умилением, на деле же цепко и остро приглядывалась к гостям. Тот несколько загадочный образ, в котором удерживал ее нынешний цвет волос, помогал ее наблюдательности, исключая внешнюю активность, суету, организацию быта. Игорь безотчетно и безропотно подчинился этой перемене, требовавшей от него большего включения в хозяйственные заботы, и сейчас неуклюже, но старательно обслуживал гостей, предоставив жене свободу.

Ее первое впечатление, что нынешние Иванцовы не имеют ничего общего с прежними, укрепилось. Прежде всего они начали пить. Потом перешли в другой вес, в буквальном и фигуральном смысле. Какие они большие, могутные, иначе не скажешь, здесь дышала сама древняя богатырская Русь. У Жанны в наплечной кожаной суме (суме переметной, а не дамской сумочке) свободно мог бы поместиться богатырь средних габаритов. Кирилл?.. О нем очень точно сказал Игорь, подметивший пытливый взгляд жены: «Верно, он похож на конную статую?» Лучше не придумаешь. При всей своей отяжеленности, даже живот наметился, Кирилл остался красивым человеком, хотя красота его стала другой: огромная, совершенной формы голова, прекрасной лепки просторное лицо с широко расставленными серыми чуть навыкате глазами, большой, четко очерченный спокойный рот. Он освободился от своей ернической манеры дыбиться невесть с чего, сыпать шутками и присказками, всякими защитными фразочками, вроде «большие, большие и красивые, красивые дома», которые якобы собирался строить. Вспомнив об этом, Ольга спросила, удалось ли ему осуществить намерение. Он удивился ее вопросу: верно, не понял, что это цитата из него самого, а, получив разъяснение, усмехнулся и сказал, что «больших, больших домов» он построил во множество, а вот «красивых, красивых»… и развел руками. Ольге почудилось, что он не просто шутит, веселый ответ скрывал какое-то разочарование. Жанна с нежданной тонкостью поняла все это и стала превозносить мужа. Кирилл застраивает целые районы, он в Ленинграде нарасхват, получил Государственную премию… «Уймись, — полуобернувшись к ней, бросил Кирилл. — Премию мы получили целой шарагой». Они заспорили, а Ольга подумала, что плохо дело, когда достоинства творца надо подтверждать наградами, премиями и прочими вещественными знаками признания. Впрочем, это справедливо не только для творцов. Она не станет хвастаться, что Игорь стал профессором.

Да, свершилось уже нечаемое. Игорь перешел на преподавательскую работу, получил кафедру, а если всерьез, то распрощался с надеждой сказать свое слово в науке. Но, видимо, он так устал гоняться за призраком великого свершения, так был измотан неудачами, безнадежной застылостью своей судьбы, что эфемерные лавры расслабили в нем какой-то мучительный сцеп, сняли судорогу неудовлетворенного честолюбия, оскорбленной гордости, и он принял подачку куда охотнее, чем можно было от него ждать. Он не обрел счастья, для этого в нем должна была бы смениться кровь, но ему стало легче. Душа многослойна, и живет человек обычно верхними слоями; особенно хорошо защищенные люди умеют вообще не помнить о наличии глубинных слоев, Игорь к их числу не принадлежал, он затаил горький вздох, но было бы куда хуже, если б все оставалось по-прежнему. Игорь и влюблялся теперь реже, словно нехотя, чтобы не потерять форму. Значит, он достиг какого-то душевного равновесия. Но Ольге казалось порой, что он жалеет о своей проклятой лаборатории, о сумасшедших надеждах, сменяемых отчаянием, о фанатичных поисках и вере, вере… Нет, он не обманывался на тот счет, что за внешним успехом — капитуляция…

А вот у Жанны — полный порядок. Она достигла вершины в своей области. У нее был большой тугой зад, крепкие икры, распирающая кофточку грудь, яркое до грубости лицо, она еще в большей мере, нежели Кирилл, изжила свой юный образ, но то, что получилось, наверное, нравилось мужчинам. От нее исходил какой-то сухой жар, и глаза ее ярко блестели. Ольге она не нравилась. Но, может, это обычная зависть малых росточком людей к великанам? Жанны было на редкость много не только телесно. Ольга редко встречала столь мощно озвученного человека. Она говорила неумолчно — уверенным, громким, чуть хриповатым от табака голосом, басовито смеялась, кашляла, щелкала сумкой, хрустела чем-то в одежде и создавала вокруг себя кинетическую бурю: хваталась то за сигарет, то зам ронсонскую зажигалку, роняла ее, подбирала, шаря рукой по полу, то за пепельницу, хотя сбрасывала пепел или в тарелку, или на скатерть, или себе на юбку, собирала этот пепел длинным ногтем и опять рассыпала, часто прикладывалась к бокалу, то и дело поправляла красивые, естественного орехового цвета волосы, рылась, гремя и звеня, в суме переметной и ничего оттуда не доставала, хлопала в ладоши при каждой удачной фразе — своей или чужой. Ей было совершенно безразлично о чем говорить, с поразительной легкостью она перескакивала с предмета на предмет и обо всем все знала.