Татьяна Толстая - Детство Лермонтова

Не станем описывать, каких трудов стоило это путешествие, как радостна была встреча любящих супругов. Как гордилась Мария Михайловна своим мужем-воином! Детское выражение не сходило с ее юного личика. Она так приветливо и благожелательно смотрела на всех окружающих, что ее нельзя было не любить.

Теперь она не отходила от зеркал, украшая себя для любимого человека. Сбрасывая шаль, она разглядывала ряды рюшей на шее, оборки на плечах и на груди и огорчалась, что по слабости здоровья не может ходить постоянно с открытыми плечами.

Она стала еще слабее, еще прозрачнее от долгих слез, от тоски.

Юрий же Петрович загорел и окреп, несмотря на перенесенную им болезнь. Черты его лица стали еще более мужественны. От него несло табаком и овчиной, но он стал еще красивее: кудри его вились еще круче, глаза стали синее…

Даже Елизавета Алексеевна признала, что он выглядит превосходно.

Решили поехать отдохнуть в Питер, погостить у родственников, людей посмотреть и себя показать.

Арсеньева ввела молодых Лермантовых в великосветские гостиные. На них одобрительно глядели, замечая на их лицах счастье. Юрий Петрович иной раз, правда, грустил, понимая, что его, бедного, незнатного капитана, принимают в свете как мужа богатой и знатной жены. Он дивился, как широко жили родственники Арсеньевой, как содержали свои дома в Петербурге, принимая столичную знать.

Машенька дружила со своими кузинами, бывшими воспитанницами Смольного института. Девушки окончили курс наук и теперь их вывозили в свет, чтобы найти им подходящих женихов. Но к девицам Столыпиным природа не была благосклонна: обе огромного роста, черноволосые, с оливковым цветом лица, они не пользовались успехом на балах. Но Машенька любила свою тезку — кузину Марию Александровну, которую звали на французский лад Мари.

Мари Столыпина, девушка начитанная, много беседовала с Машенькой, показала романы, которыми зачитывалась, и некоторые книги даже подарила; похвасталась, что завела альбом, где институтские подруги вписывали ей посвящения. Мария Михайловна решила также попробовать свои силы, написала кузине стихи на французском языке, уверяя ее в своей неизменной привязанности, и подписалась «M. Lermantoff».

Настроение у Марии Михайловны было такое хорошее, веселое, почерк легкий, молодой!

Задумавшись, она стала писать стихи Юрию Петровичу в том же альбоме, и тогда добрая кузина Мари вырвала из альбома первый листок, где было написано, что этот альбом принадлежит М. Столыпиной, и подарила его Марии Михайловне, которая с тех пор стала считать его своим и написала туда еще несколько стихотворений. Впрочем, Мария Михайловна купила себе еще альбом, куда также стала вписывать стихи собственного сочинения.

Дядя Аркадий Алексеевич, женатый на дочери адмирала Мордвинова, тоже часто приглашал к себе. Молодые бывали не только у дяди, но обедали у самого сановника.

Машеньку поразила богатейшая библиотека Мордвинова — она первый раз видела такое огромное собрание томов. Все четыре стены большого кабинета были заставлены книгами на разных языках.

Машенька восхищалась молча и робко, но Елизавета Алексеевна не удержалась и сказала:

— Ежели столько книг прочитать, не только ученым можно стать, но и вольнодумцем — так много здесь французских сочинителей. Верно, и Вольтер имеется?

Адмирал, посмеиваясь, ответил:

— Вольтер в моем кабинете — редкий и недолгий гость. Скажу вам как родственник, любезная Елизавета Алексеевна, с безбожником Вольтером и я поступаю, как безбожник: прочту его новую книгу да в камин ее, голубушку; нечего ей в моем кабинете место занимать, гостям глаза мозолить, чтобы не говорили, будто Мордвинов читает Вольтера… А еще спрошу, почему, любезнейшая, вы поинтересовались Вольтером? Уж не вольтерьянец ли ваш молодой зять?

— Помилуй бог! — в ужасе ответила Арсеньева. — Да я бы такого зятя к себе и на порог не пустила!

— Теперь многие молодые офицеры заражены вольнодумством… Впрочем, ваш зять более похож на Аполлона, нежели на Сократа, чем Машенька наша должна быть довольна!

Смущенный и взволнованный беседой запросто с таким видным лицом — членом Государственного совета, — Юрий Петрович промолчал, но, бросив мимолетный взгляд в зеркало, нашел, что Мордвинов недаром похвалил его наружность и что в Петербурге красота его гораздо более у места, чем в Тарханах.

Мария Михайловна в Петербурге бывала в доме композитора Титова, подружилась с его дочерью Татьяной и, осмелев, однажды согласилась петь. Она села за фортепьяно не чинясь, спокойствием и естественностью движений вызывая невольное одобрение. Она заиграла вступление. В тишине возник ее голос, глухой и глубокий, напоенный невыразимой нежностью и страстью.