Александр Яковлев - Октябрь

Рябой солдат дернул бурку.

— Что это? Смотрите?

Под буркой была надета офицерская шинель с шашкой и револьвером.

— А? Куда он шел? — горячился солдат. — Вы куда шли?

Офицер криво улыбнулся.

— Позвольте, вы не горячитесь. Я иду домой.

— А, домой? Вы все идете домой, когда вас ловят! В Кремль вы шли, к белым. Это мы знаем. Покажите ваши документы.

Офицер вынул какие-то бумаги, но рябой солдат еще сильнее заволновался:

— Снимай револьвер! Давай шашку!

— Да позвольте, на каком основании?

— А, тебе основания? Снимай, сукин сын!.. Убью! — заревел солдат, вдруг покрасневший как клюква.

Офицер побледнел и нервно дернулся. Солдаты, стоявшие около, вдруг схватили его за руки.

— А, он хотел сопротивляться? Отойди, товарищи!

И, отскочив на шаг, рябой солдат приставил к голове офицера винтовку… Никто — ни толпа, ни солдаты, ни сам офицер — не успели шевельнуться, как грянул выстрел. Серая шапка, сорванная пулей, козырнула в воздухе. Офицер переступил, сделал шаг назад и упал. Не дрыгнул, не шевельнулся. Из головы бугорками побежала кровь.

— А, батюшки! — кто-то пронзительно крикнул в толпе, и все, точно по сигналу, бросились бежать. А впереди всех Ясы-Басы — длинный, как верста. Сзади раздались еще выстрелы. Солдаты что-то пронзительно кричали, должно быть, останавливали бегущих. Но толпа бежала. Ткачиха, охая и задыхаясь, бежала с Василием до Зоологического сада.

— Ой, умираю. Что же это такое? — стонала она. — Ведь зря убили человека. Ни за что!..

У сада дожидался их Ясы-Басы. Стоял бледный и нервно теребил ус.

— Вот это так! Это как же понять надо? — говорил он.

— Да господи, да зря же убили. Что там и говорить! — живо откликнулась ткачиха и почему-то сразу истерично заплакала и головой прислонилась к забору.

Ясы-Басы крякнул:

— Эх!..

А Василий молчал. Он не мог опомниться от этого убийства. Ткачиха поплакала, утерла глаза и тихонько побрела вверх по Пресне. Так шли все трое молча. И, только уже подходя к дому, Ясы-Басы немного успокоился, поглядел на низкое серое небо и тихонько, серьезно сказал:

— Теперь господь глядит на землю сердитыми глазами.

И замолчал.

Старый дом жил с того дня как придавленный. Сохацкина, седеющая дама, зубной врач, считающая себя самой умной во дворе, настояла, чтобы выбрали комитет для защиты.

— Никого не будем пускать: ни красных, ни белых. Хотите драться — идите на улицу, а нас не трогайте, — трещала она. — Мы должны за себя постоять.

С ней согласились. Выбрали комитет, установили дежурства, и с того дня во дворе бродили испуганные люди — дежурные. Оружия не было. Вооружились топорами, старыми колунами, а дворник Антроп пожертвовал в охрану свою старую пешню, которой он скалывал зимою лед с тротуаров.

— Защита ничего себе… Можно и в морду пырнуть, кто полезет, — сказал он, шамкая запавшим ртом, запутанным в седую бороду.

— Ого-го, какой у нас дед-то кровожадный. Пешней в морду! — пошутил кто-то.

— А как же? Теперь время такое: не поддавайся.

— Правильно, — подтвердил Ясы-Басы, — в рот пальца не клади. Время не надо быть хуже. Вот какое время.

С мужчинами дежурили и женщины. Все по очереди, закутанные в теплые шали, они тенями бродили по двору. Только ткачиху не тревожили, словно боялись ее. А она сама порой целыми ночами была на дворе, тяжело вздыхала, подолгу неподвижно стояла у ворот и все слушала, что делается в городе. Она уже всех пугала. Примолкали во дворе, когда она приходила. И говорить с ней боялись. А когда она о чем-нибудь спрашивала, ей отвечали с готовностью и пытались утешать. У ней дрожало и судорожно косилось лицо, но слез уже не было. И от этого у всех, кто говорил с ткачихой, закрадывалась в душу жуть.

В субботу утром, — это был уже третий день боя, — ударил пушечный выстрел от заставы совсем близко. Ударил в тот момент, когда у Николы на Трех Горах зазвонили к обедне. И звон сразу стал таким робким и жалким, этот мирный христианский звон.

Перепуганной, приниженной толпой собрались все у калитки и тревожно смотрели вдоль улицы, где из-за крыш виднелись золотые главы церквей.

— Туда стреляют, к Кремлю, — сказал сурово Ясы-Басы, вышедший к воротам без шапки, — беспременно все разобьют.

Буу-уу!.. — ахнуло опять и со свистом и визгом, как сказочный змей, полетело над улицей и дробно рассыпалось.

— Вот как! Видите? Скрозь бьют. Пропал город…

Долго стояли у ворот и слушали, как ахали орудия.

Плакала тихо Варвара.