Анатолий Тоболяк: Двое в доме

Через час они собираются уезжать. Виктор с дочерью на руках и Ася выходят проводить в прихожую. Автобусная остановка рядом, до нее всего квартал. Павел Матвеевич берет свою палку, Елена Дмитриевна — хозяйственную сумку, в которой привозила кое-какие продукты.

— В субботу не приезжайте, сами приедем, — хмурясь, говорит Виктор.

— Ладно. Смотрите хорошенько за девочкой. До свиданья, Оленька.

Елена Дмитриевна чмокает внучку в щеку. Павел Матвеевич тоже ее целует, улыбается:

— Скажи «деда».

— Де-да! — охотно вторит девочка. Головка ее дергается, она трется щекой о щеку деда.

Елена Дмитриевна вздыхает: что с ним поделаешь — неисправим!

Они выходят на площадку, спускаются вниз. Елена Дмитриевна держит Павла Матвеевича под руку.

Дома они ужинают — чай, хлеб с маслом, сыр. Елена Дмитриевна моет чашки, убирает со стола. Когда она приходит в гостиную, Павел Матвеевич уже сидит на своем обычном месте в кресле напротив телевизора.

— «Время», — сообщает он Елене Дмитриевне.

Она и сама видит, что передают информационную программу «Время». Павел Матвеевич может смотреть что угодно — хоть дойку коров, хоть шахматный клуб — с одинаковой задумчивостью и отрешенностью. Елена Дмитриевна, получая недельную программу, внимательно ее прочитывает и подчеркивает карандашом интересующие ее передачи — на международные темы, фильмы, спектакли. Последние известия она никогда не пропускает, прихватывает и те, что передают по радио, — у них есть транзистор «Океан». И уж никак Елена Дмитриевна не может понять людей, которые обходятся без газет. Столько ведь событий на планете, и у каждого свое эхо, большое или маленькое, — подумать только, что творят мерзавцы в Чили, а эта пальба в Ливане, какой-то фанатизм, бессмысленность, теперь вот Ангола…

Она пододвигает кресло ближе к экрану — у нее близорукость, но очков не носит — пепельницу ставит себе на колени, закуривает; Елена Дмитриевна готова к тому, что преподнесет ей планета… Странно, что Дима не терпит телевизора, да и Леонид — тоже. Когда приезжают, молят: «Выключите вы этот ящик!» Елена Дмитриевна хмурится — опять Ливан, опять стрельба. В Пакистане землетрясение, в какой уж раз за год, Красный Крест помогает, замечательная гуманная организация, были бы свободные деньги, не задумываясь, сделала бы добровольное пожертвование… только где их взять! Забастовка в Японии, идут тысячи незнакомых мужчин и женщин, — хоть бы добились чего хотят, больше бы стало счастливых людей…

Папиросы Елене Дмитриевне как раз хватает до сообщения синоптиков. Она слушает внимательно: как в Мурманске? Дима сейчас там, тепло ли он оделся, неужели опять в своей курточке? В Лениных и Катиных краях метет; как они только живут в таком климате — тьма и бесконечная пурга… За спиной Елены Дмитриевны раздается вздох. Она оборачивается.

— Что ты?

Павел Матвеевич сидит, опустив голову. Отвечает не сразу:

— Так, ничего… Устал что-то.

— Ложись спать.

— Сейчас пойду.

Не от усталости вздыхает, скорее всего от сознания своей беспомощности. Всегда так: насмотрится, почувствует, как земля велика, как много людей на ней, и все что-то делают, к чему-то стремятся, — ей это придает энергию, а его угнетает. Не может смириться со старостью, а пора бы уже.

— Хочешь, почитаю тебе детектив? Агата Кристи, — соблазняет Елена Дмитриевна.

— Нет, спать пойду. Снотворное дай.

— Попробуй без него. Может, уснешь.

Павел Матвеевич сердится: раз говорит, что нужно снотворное, значит, знает, что без него не заснет.

Елена Дмитриевна идет за снотворным на кухню, где у нее хранится аптечка. Павел Матвеевич направляется в спальню, там раздевается и ложится. Она приносит воду и таблетку.

— Глотай. Но, по-моему, зря.

Он поднимается на локте, глотает, запивает водой. Она повыше подкладывает подушку; он опять ложится.

— Не думай ты ни о чем, — советует Елена Дмитриевна.

— Как я могу не думать!

Действительно, совет не из лучших; она это понимает, целует его в худую щеку.

— Свет гасить?

— Гаси. Да не засиживайся сама долго.

— Ладно, я свое время знаю.

Ее время — до двух, трех ночи. Тишина на улице, тишина в квартире, только на кухне вода изредка капает из крана; переворачиваемые страницы шелестят, заботы отступают…

Елена Дмитриевна возвращается домой после обычного утреннего обхода магазинов. Сегодня она купила больше, чем всегда, в расчете на Диму, и колбасы, и масла, и два килограмма хека для пирога — дрянная рыбешка, но никакой другой нет, а Павел Матвеевич обожает рыбные пироги, и она тоже (старая сибирская привязанность); когда-то приходилось есть и с судаком, и с нельмой… как давно были эти пиршества! Молоко еще не привезли — странно стали доиться коровы! Знакомая продавщица шепнула Елене Дмитриевне, что будет сметана, и вогнала ее в краску — стыд и позор, честное слово, разве она просит какие-то привилегии! В хлебном магазине купила батон, кажется, все, больше ничего не нужно.