Анатолий Тоболяк: Попытка контакта

И вот целую неделю или месяц (или несколько лет) ты ходишь с пылающей от жара головой, как при высокой температуре. Тебе стыдно за взрослых, за их вечную тайну, и ты уже не можешь беззаботно, как прежде, целовать мать. По ночам твои сны становятся беспокойными. С тобой что-то происходит, это ясно, — может, то же самое, что с личинкой шелкопряда, когда она вылазит из своего кокона. Что за жизнь! Что за зуд во всем теле! Почему мать смотрит на тебя как на больного, а тебя раздражает каждое ее слово? Не хочу домой! хочу гулять! Тебя тянет на улицу, в подворотни, в компании таких же, как ты, десяти-одиннадцати-двенадцатилетних… Тут тебя вскоре ждет новое потрясение. Однажды мимо тебя пробегает с бидоном в руке, спеша в магазин за молоком, кто-то очень знакомый, кто-то тысячу раз тобой виденный… но кто же это? Неужели эта длинноногая, худенькая, в коротком платье… неужели это Наташка, твоя соседка по лестничной площадке? Быть не может! — думаешь ты пораженно. Когда она успела так вырасти? И стоишь, как в столбняке, до тех пор, пока она не возвращается назад. «Наташка!» — окликаешь ты ее. Она подходит: «Чего тебе?» А ты не знаешь, что сказать, лишь смотришь и смятенно думаешь: нет, это, наверно, не она! У той Наташки не такие глаза и не такие волосы, и не такие губы… у той ты вообще не замечал ни глаз, ни волос, ни губ… она была безлика, та Наташка, как, предположим, чистый лист в общей тетради, ничем от других не отличимый… а эта… эта совсем иная!

«Ну чего тебе?» — повторяет она нетерпеливо, а ты вдруг кричишь с внезапной злобой и стыдом: «Ничего! Молочка захотелось попить. Дай молочка!»

«Дурачок!» — И она уходит.

Но что-то уже произошло непоправимое… между вами пробежала какая-то искра… вас обоих ударило одним сильным разрядом… иначе почему, скажи, ты подкарауливаешь ее около подъезда, прячась за будкой телефона-автомата, как какой-нибудь секретный агент? Почему у тебя так колотится сердце? И почему она выходит на улицу, нарядившись, как на свидание, в новом платье, новых туфлях и не спешит к подружкам, а озирается вокруг, точно ищет кого-то? Вдруг ваши взгляды встретились, и ее светлое лицо озаряется такой радостной улыбкой, что у тебя дух перехватывает…

В этот вечер ты неожиданно заметишь, что с твоей матерью произошли странные перемены. Она сильно постарела и подурнела. А что с квартирой, что с квартирой? Почему такие тесные комнаты и низкие потолки? Как душно здесь и темно! Какие уроки, мама? Какие домашние задания — зачем? Не кричи ты на меня! Что за вечный крик! Зачем ты родила меня — для того лишь, чтобы было на кого каждый день кричать? В чем я провинился — в том, что жив, или в том, что не умер вовремя? Я хочу знать наконец, что у нас происходит в доме, какие тайны здесь скрываются многие годы!

Это твои безмолвные мысли. Сам ты стоишь, опустив голову и сжав зубы. Говорит только она:

«Тебе надоел дом? Тебе опротивели мои нотации? Для тебя тяжелы домашние обязанности? Я недостаточно весела для тебя? Я не умею жить легко и беззаботно? Я несносна и придирчива? Я не хочу предоставлять тебе свободу шляться, где ты вздумаешь, и заниматься чем угодно? Ну, что ж, милый, ты безусловно прав! Эти обвинения я уже слышала. Скажу тебе, от кого — от твоего отца. Да, да, от него! Он вот так же молчал и стискивал зубы, но иногда не нужно никаких слов, чтобы понять… Я знаю, чего ты хочешь! Ты ждешь не дождешься того дня, когда станешь совершеннолетним, сможешь хлопнуть дверью и уйти от меня! Ты уже заглядываешься на девчонок, а со мной тебе стыдно пройти по улице, потому что я постарела и плохо одета. Когда ты последний раз приласкался ко мне, я забыла? Зачем все эти годы мытарств? К чему я оберегала тебя, изолировала от него? Ты сведешь меня в могилу, о господи!»

«Да что он за человек, мама? — кричишь ты отчаянно. — Сколько можно о нем! Я его уже боюсь. Он убил кого-нибудь?»

Да, отвечает она, да, да! Можно считать так. Меня. Тебя. Нас обоих. Свою первую жену. Свою дочь. И еще многих.

Так ты услышишь впервые, что у тебя есть родная сестра, или была сестра, потому что неизвестно, жива она или уже умерла. А через полгода, через год — неважно через сколько! — ранним воскресным утром вдруг раздастся звонок в прихожей. Ты откроешь дверь и увидишь на пороге незнакомого мужчину спортивного вида с сумкой на длинном ремне, перекинутой через плечо. Ты спросишь, конечно: «Вам кого?» А он рассмеется радостно и беззаботно: «Костя! Малыш! Неужели ты?» В эту минуту из комнаты выйдет мать и, увидев его, то ли коротко вскрикнет, то ли застонет… в общем, с ней произойдет что-то непонятное, словно ее вдруг пронзит сильная боль или судорога.