Еремей Айпин: В ожидании первого снега

Дед Кирила поперхнулся дымом, тряхнул белой, как перо халея, чайки речной, головой, откашлялся и снова засипел трубкой — так ничего и не сказал.

Тут открылась дверь, и вошел Иван Филатыч. Старички накинулись на него, будто нашли главного виновника:

— Ты зачем отпустил его на железную работу, Иван Филатыч?!

Тот тяжело, по-стариковски вздохнул, почесал блестящую лысину, сказал:

— Не надо было отпускать — он мне план давал!

Но верно мыслит стервец: ежели соседи отыщут нефть, нам туго придется. Такое тут начнется — звериного духа ни одна лайка не учует. Тогда надобно бросать промысловое дело и в нефтяники. А у нас там уже свой человек! — управляющий хитро сощурился.

Ну, это еще когда будет! Может, этой черной воды, нефти, тут вовсе и нет — откуда ты знаешь?! Зверя надо в тайге выслеживать, рыбу в реках, в озерах. А черную воду где надо промышлять — кто знает? В каком месте надо землю сверлить — кто знает? Наши мудрые предки даже не ведали, кто живет в Нижнем царстве, кроме умерших. По сей день ни один охотник не видел ее, черную воду, а слухов и сказов шибко много. Напрасно ты, Иван Филатыч, парня не удержал, напрасно!

— Держать — силой не удержишь! — заговорил Иван Филатыч. — Все одно — время летнее, не сезон. Пусть парень поработает, посмотрит там. Думаю, вернется осенью. Ведь в первозимье ой как трудно устоять настоящему охотнику! Сами знаете. Так вот — первозимье вернет его к нам, попомните мое слово, вернет! — Иван Филатыч покосился на стариков, подумал — кажется, последние слова весомо прозвучали, верят таежники первозимью. Чуть помедлил и, усмехнувшись, добавил: — Вот вернется Микуль и скажет: есть нефть в Нижнем царстве или нету. Коли есть — так своими глазами увидит, коли нет — так и разговоров не будет.

Покряхтели старики, засомневались:

— …А разве тайга, охотничьи тропы и первозимье меньшими чарами обладают?! — продолжил Иван Филатыч. — Дай боже, какая сила у нашей тайги — пройдешь один раз по первой пороше — на всю жизнь запомнишь! На веки вечные заколдует! Я вот сколько помню, из молодых кто хоть год поохотился, потом уже не уходил на учебу в город. Если сразу после школы не уехал, то потом уже никуда не уедет! Сила такая у тайги!..

— Это верно! — согласились старики. — Большая сила!

А дед Кирила молча слушал и дымил трубкой. Наконец дружки-старички накинулись и на него:

— Ты-то что думаешь, Кирила? Мы твоего слова еще не слышали!

Дед не спеша вытащил трубку изо рта, повертел ее в руке и лишь затем переспросил:

— Что я думаю?.. Прав, думаю, Иван Филатыч: пусть парень поработает. Доживем до первого снега, а там видно будет. Так я думаю!

Немало подивились старики его словам, но перечить не стали: ум деда Кирилы ходил верными тропами, никогда не блуждал.

Вечером к тете Анне, матери Микуля, нагрянули гости. Говорила она неторопливо и устало:

— Что я могла сделать?! Не маленький ведь — вот-вот девятнадцать стукнет. Своя голова, свои думы — сам себе хозяин…

Умерла старая Луна, а в селении не стало темнее — Белая Ночь из бабушкиной сказки стала полновластной хозяйкой тайги: светлой таинственной девой парила над реками и озерами, над лесными урочищами и болотами, зорко смотрела, чтобы никто не тревожил птиц на гнездовьях и не пугал зверей, выкармливающих детенышей, чтобы на земле стояли тишина и покой.

Только в Ингу-Ягуне тревога запала в души охотников: когда приходит человек в Белую Ночь — большая радость, а когда уходит…

Поняли жители селения, что в их привычной жизни наступает время больших перемен.

Люди отвоевали у древнего бора пятачок земли, где расположились, как отбившиеся от стада олени, железные домики — два домика оранжевых, три — голубых и один, на отшибе, — деревянный, некрашеный. Напоминают они парт авыл — нарту-ларь для продуктов, только вместо полозьев два толстых бревна и на них, чуть выше человеческого роста, жилой домик с окошечками и обрубком трубы на крыше. В сторонке навес, крытый не берестой, как у рыбаков, а черной смоленой бумагой — толью. Оттуда идет запах вареного мяса — наверное, там еду готовят. Дальше — большая, в два человеческих роста, белая бочка с круглой крышкой наверху, куда тянется затоптанная лесенка. За ней — Микуль сразу узнал по картинкам в журналах — грязно-серая громадина буровой вышки. Таежные сосны по пояс ей. Стоит, словно исполинский истукан, опутанный железными прутьями-кандалами, чтобы не убежал от людей. Ворчит и чихает сизым дымком дизелей, притаившихся под навесом. Там, видно, сердце буровой. За вышкой речушка с темной водой и светлыми бережками. И березовая рощица, бегущая к буровой.