Иван Елегечев - В русском лесу

Ручей Светлый, впадающий в Ржавое озеро, краем омывал сад и огород Анимподиста Харитоновича, по причине чего не было нужды в воде: ручей снабжал землю в избытке. Как-то раз возвращался Анимподист Харитонович с ночной смены, смотрит: бомба при ночном полете угодила прямо в огород соседа Ивана Краснова, что живет напротив через улицу, начисто поглотила взрывом ручей, и он перестал струиться. «Ах ты, — огорчился Анимподист Харитонович. — Неужто ручей уйдет теперь в землю, а у меня в огороде не станет воды?..»

Наскоро перекусив после смены, Анимподист Харитонович отправился обследовать воронку в огороде соседа Краснова. Воронка получилась большая и глубокая. На краю ее сидел сам Иван Краснов, старик уже, и, повернувшись к пришедшим лицом, широко улыбался, будто бы бог весть от какого счастья.

— Чего, дед, лыбишься? — неласково обратился к соседу Анимподист Харитонович, подходя вплотную и хмурясь от неудовольствия.

— Э-э-э, сынок, — не заговорил — запел Иван Краснов, — не думал, не гадал, что под старость лет счастье мне привалит. Глянь, какая ямина!..

Анимподист Харитонович оторопел, по спине пробежали мурашки: уж не спятил ли? — и сказал:

— Кроме вреда и для тебя самого, и для меня тоже, ничего хорошего я в этом не вижу.

— И не видь, — невозмутимо ответил Иван Краснов. — Зато я вижу. Ямина, думаешь, плохо? Ямина — хорошо. Она водой до краев заполнится — чем не озеро? Оно, конечно, если вникнуть, будет, может, поменьше, чем Ржавое, но все одно, как ни крути, озеро. Спереди, сверху, значит, я деревянные колья набью, сниз течения тоже набью или даже погуще решетку смастерю, а в воде растения понасажаю. Всякие там кувшинки, камыши, ряску, что, значит, в озерах растет. А как растения мои привьются, я туда с озера Ржавого принесу в ведре икру — и в воду ее, в траву. И разведутся в моем личном озере зеркальные карпы. Много их расплодится, а весь уход за ними да труд — только прикармливай да успевай сачком вылавливай из воды. Счастье привалило, а ты не видишь. Эх ты, молокосос! Я поболе тебя на свете прожил, кое-чего смыслю.

Мало-помалу Анимподист Харитонович делался серьезнее, он начал улавливать резон в речах старика, он даже вслух одобрил такие речи и не без тревоги почувствовал, как кто-то лохматый и шершавый забарахтался у него внутрях. «Вот это голова!» — завистливо подумал он; даже пот его прошиб, он уж жалел, что случайная немецкая бомба свалилась на чужой, а не на его просторный огород из шестнадцати соток.

С того дня потерял Анимподист Харитонович покой. Чем бы ни был занят — по домашним ли работам или на станции, — одно не выходило у него из головы: зеркальные карпы. Подумать только: собственное озеро с карпами! Словно собственная ферма. За лето, думал он, одна рыбина, поди, как свинья, нагуляет столько мяса и жиров, что одному человеку не унести в корыте. От таких завистливо-изнурительных размышлений Анимподист Харитонович поугрюмел, похудел, а речей у него только и было, что про искусственное озеро на огороде. Даже на работе, если обнаружится вдруг маленький досуг, он подсядет к стрелочнице Сиводралихе — так ее давно прозвали, — толкует ей: отчего людям приваливает такое счастье!.. Дома жене подолгу об одном и том же талдычит: озеро, карпы, счастье!.. Ночью, когда не на смене, вместо отдыха-сна, мысли, мысли. Выйдет непременно на улку, вслушивается, в небо вглядывается. Почудится: немецкие самолеты летят, сердце застукается от ожидания: хоть бы одна, случайная какая-нибудь полусоточка свалилась... Не на дом, конечно, дом жалко! — на огород, как у Ивана Краснова!.. Но самолеты пролетают, их стонущий, с надрывом, гул затихает вдали, Анимподист Харитонович тяжко вздыхает: так и война пройдет — и останусь я на бобах.

С течением войны немцам становилось все жарче и жарче, и фронт отдалялся на запад, самолеты в небе Подмосковья появлялись все реже и реже. Вой сирены, возвещающий о воздушной тревоге, тоже стал раздаваться реже. Уже и маневры на станции проходили в относительной безопасности; изредка только какая-нибудь случайная пятидесятка или сотка прилетала сверху — и на месте ее падения образовывалась воронка. Анимподист Харитонович отмечал с недовольством: опять не туда угодила, чертовка!..

И все же надежды он не терял. И даже продумывал способ «зазвать» бомбу: фонарем помигать среди ночи. Эта мысль ему показалась нелепой — он посмеялся про себя и даже с Сиводралихой поделился: что за глупости лезут в голову!..

— Какие глупости? — не сразу дошло до тупой Сиводралихи. — Что-то не поняла я, про какие такие глупости.