Орест Мальцев: Югославская трагедия

Капитан побледнел.

— И суть еще не в самом Корчагине, — продолжал Громбац. — Он будет молчать, если ему прикажут. Дело в том, что он выболтал русскому лейтенанту Загорянову много такого, чего тому не следовало бы знать.

— Это преступно, — процедил Куштринович. — Выдавать иностранцу сведения…

— Вот то-то и оно, — сказал Громбац. — Загорянов знает слишком много… Недавно он написал на имя начальника советской военной миссии письмо, в котором, между прочим, отзывался о тебе, как о вредителе. Не бойся, мы это письмо задержали.

Громбац солгал: в письме Загорянова содержалась лишь просьба принять его для беседы по важному делу. Но озновец знал, что делал.

Комбат вздохнул с облегчением.

— Хорошо, что всех остальных русских, бежавших из немецкого плена, мы вовремя собрали в одну роту и крепко держим в кулаке. А Загорянов впился, можно сказать, в самое наше нутро. Это наша оплошность, которую теперь исправлять уже поздно.

Куштринович прошелся по колибе.

— Действительно, — пробормотал он и вдруг быстро спросил — А почему поздно?

— Поздно, — повторил Громбац. — Завтра он может встретиться со своими.

— Завтра… — Куштринович остановился перед Громбацем, пытливо вглядываясь в уклончивые глаза начальника ОЗНА, ища в них подтверждения своей мысли. — За сутки всякое может случиться… — задумчиво произнес он.

Громбац усмехнулся.

— Разумеется, у нас в Югославии, и я в этом уверен, с Загоряновым не произойдет ничего такого, что могло бы бросить тень на наши сердечные и дружественные отношения с русскими людьми, — медленно чеканил он. — Но в Болгарии, прежде чем он встретится со своими… Там все возможно… Диверсия, направленная против советского человека, там вполне вероятна…

Громбац пристально взглянул в лицо Куштриновичу.

«Хватит ли у тебя пороху?» — казалось, спрашивал его взгляд.

Куштринович утвердительно кивнул:

— Болгары… от них всего можно ожидать…

В голове его уже складывался план: «Если я сам пойду с Пантерой, человеком Катнича..»

Не сомневаясь в том, что он правильно понят, Громбац вдруг переменил тему.

— Кстати, друже, — с улыбкой заговорил он. — Твои дела не так уж плохи… У меня такое впечатление, что ты на пути к искуплению своей вины, и, мне кажется, я не ошибусь, если заранее поздравлю тебя с возможным повышением в ближайшем будущем.

«…Мы с Васко шли по берегу Тимока.

Был конец сентября. Моросящий дождь, как туман, висел над долиной. От дождей вода в реке вздулась и стала кофейного цвета, с темной мусорной накипью у берегов.

Тропа лепилась по щебнистому склону высокой мрачной горы, заросшей местами дубом и тополями. То спускалась к самой реке, сурово шумевшей и обдававшей нас брызгами, то штопором вилась по лесистой круче, то выпрямлялась между светло-зелеными полосками кормовой кукурузы второго посева. Наконец, она вывела нас к большому селу.

Васко впервые попал в эти места. До своего ухода в партизаны он вообще никуда не отлучался из своего села дальше того клочка поля, на котором работал вместе с отцом. А теперь после Синя, Неретвы, Златара и Шумадии он увидел еще один красивый окраинный уголок своей любимой родины.

— И здесь селяки живут так же бедно, как у нас, — печально сказал Васко, с любопытством оглядываясь. — Видишь?

Он указал на старика-крестьянина, медленно ковылявшего к церкви. Старик был в высокой соломенной шляпе и в коротких портах из посконной ткани, сработанной на кудельках. Точно так же были одеты Васкин отец и дед. Точно так же они двигались по деревенской улице, сгорбясь и чуть не доставая земли длинными, искалеченными непосильным трудом руками, с ладоней которых никогда не сходили мозоли.

Боясь наткнуться на немцев и с удивлением прислушиваясь к музыке, мы вышли к церковной площади и остановились, пораженные неожиданным зрелищем.

Музыканты били в барабаны, дули в дудки, пиликали на скрипках, а люди водили коло. В дождливый-то день, да еще в будний! Девушки были разряжены: в белых вышитых рубахах и суконных юбках, с узорчатыми платками на плечах, некоторые даже под цветными зонтиками. Вместе со стариками и подростками они весело и бойко шли по кругу, распевая:

Мы подошли к танцующим. Поздоровались:

— Добар дан!

— Добар дан! — отвечали нам.

— Вы откуда, не из леса ли? — спросил старик в соломенной шляпе. — А не встречали там моего внучка Марина Стефановича? Он партизан, слава богу. Нынче выслеживает швабов и во-он с той горы подает нам сигналы. Слышите?