Николай Дементьев: Какого цвета небо

– Дай, – сказала Татьяна, стоя напротив меня я протягивая руки. – Я пока подержу, а ты машину поставишь по указанию Аленушки.

Ссыпал ей на руки вещи, мяч соскользнул, покатился в сторону.

Будто ветром меня вкинуло в машину, даже руки подрагивали, пока включал зажигание. Прислушался к ровному рокоту двигателя, включил сцепление, дал газок, прямо-таки с наслаждением крутанулся, огибая сосны, по шишкам и веткам въезжая на пригорок. И удивился: Татьяна, оказывается, понимает все, что со мной происходит. Как мама. «Поезжай! – сказала мама… – Кеды надень». А Татьяна объяснила: «Солнечное». Потом догадалась, что мне все время нестерпимо хотелось оказаться за рулем.

– Может, выйдешь все-таки из мотора? – спросил Венка. И добавил язвительно: – Или уж так и будешь в нем сидеть?

– Дорвался, дитятко? – сказала Лена.

Я покраснел, забормотал что-то, вылез поспешно. Венка снова внимательно оглядел все внутри машины, вытащил ключ зажигания, захлопнул дверцы, стал закрывать их на ключ. А Лена стояла рядом с ним и следила внимательно, так ли он все делает. Действительно Аленушка… А Татьяны не было. Поискал глазами: она шла по пляжу, неся в обеих руках перед собой вещи, отгибаясь для равновесия. Кинулся за ней, улыбаясь до ушей, точно случилось что-то огромное и очень важное.

– Вот здесь, пожалуй, а? – спросила Татьяна, когда я оказался у нее за спиной, даже не обернулась; как же она поняла, что это именно я?… – Да, пока на солнышке. – И наклонилась, складывая вещи на песок, выпрямилась, повернулась ко мне, улыбаясь.

Я расставил ноги, уперся прочнее и – сделал сальто назад, на руки, побалансировал в приятно-упругом и уже горячем песке – из карманов брюк посыпалась разная мелочь, – лег на живот, вытаращился на Татьяну. Она улыбнулась, как старшая, молча нагнулась, стала подбирать, что у меня из карманов высыпалось. Опять точно так, как мама бы это сделала. И я неожиданно попросил:

– Сними очки, а?…

Руки ее замерли, а потом она сняла очки, даже не поглядела на меня, только уши у нее чуть порозовели.

– Вот что значит – настоящий рабочий человек! – сказала Татьяна, держа в руке гаечный ключ.

Как же это ключ-то, интересно, оказался в моих выходных брюках?…

Татьяна посмотрела на меня. Так, одну секунду, и оба мы тотчас отвернулись друг от друга. Но и за эту секунду я успел заметить, что в глазах у нее нет обычной холодной насмешки, и они уже не зеленые, а серо-голубые. Было в этих новых глазах Татьяны что-то растерянное и почти просительное, совсем как тогда, во сне! У меня даже сердце заколотилось, а в уме ни к селу ни к городу заповторялось само собой: «Мороз и солнце, день чудесный… Мороз и солнце…» К тому же я неожиданно обнаружил, что по-прежнему во всем – рубашке, брюках и кедах – лежу на песке, делаю носом, как клювом, совершенно петушиные движения. Упорно и хлопотливо клюю носом песок, потом по-куриному резко поматываю носом в стороны, клюю снова. Может, сам бы я этого даже и не заметил, да Венка вдруг проговорил насмешливо у меня над головой:

– Какой клоун пропадает!

И услышал строгий голос Лены:

– Ты, Иван, хоть разделся бы, чем во всем до песку валяться!

Я встал послушно, стянул через голову рубаху, снял кеды, брюки. Покосился на Татьяну: она была уже в одном купальнике, сидела на коврике, рисовала что-то на песке пальцем. А очков на ней не было.

– Ну, Таня, сначала купаться или поиграем? – спросил Венка.

– Все равно, – негромко ответила она.

– Сначала надо размяться, а потом уже в воду! – рассудительно проговорила Лена.

– Ну что ж, – ответил Венка. – А где же наши… молодожены?

Я даже не заметил отсутствия Гуся с Лямкой.

– Не нравится мне скоропалительность их истории. Нет, не нравится! – решительно сказала Лена, закалывая волосы; в купальнике она была совсем как Светка, только чуть больше размером.

– Любовь зла! – значительно произнес Венка и засмеялся, глядя на Татьяну, точно приглашая посмеяться и ее.

Она глянула мельком на меня – я вспомнил, что именно так же она смотрела на меня еще в школе, – и сказала задумчиво:

– Это Чехов, кажется, где-то писал… Дескать, никто не знает, что такое любовь.

– Ну, знаешь ли, Таня, если так подходить к этому вопросу… – начала Лена.

– Вопросу полов, – услужливо подсказал я.

– Вот именно, вопросу полов! – сердито уже повторила она. – То вообще бог знает до чего можно договориться. А оправдать уж – решительно все! Любую пакость! – И у нее покривились губы.