Сергей Сартаков - Горит восток

Ты не помнишь, мама, какой это святой жег свою руку на огне, чтобы избавиться от соблазна? Этим он стремился укрепить свою волю. Мне хочется испробовать такой способ.

Ольга Петровна внимательно посмотрела на него.

Алеша, это самый несовершенный способ. Рука сгорит, а соблазн останется. Правильнее уничтожить соблазн, а руку сохранить.

Но тот святой почему-то все-таки жег руку. Значит, в этом был смысл, — возразил Алексей Антонович, хотя и видел, что Ольга Петровна улыбается.

На то он и святой, а мы ведь люди грешные. — Она поняла, что происходит в душе сына. Помолчала и с усилием добавила: — Видишь ли, Алешенька, я это знаю по собственному опыту: я жгла себе руку — и бесполезно. Хуже того — я сама создала себе соблазн. Я слишком долго и слишком старательно тебя от всего оберегала. Я боялась, потеряв мужа, потерять еще и сына…

Алексей Антонович пе дал ей закончить:

Мама, не. надо. Ты уже говорила: тогда я был мальчик, а теперь я мужчина.

От этого теперь только тяжелее и тебе и мне, Алеша.

Алексею Антоновичу припомнилось это по случайной и далекой связи: в томике Некрасова он обнаружил закладку матери — маленький костяной нож, который она держала в руке во время того разговора.

Взгляд Алексея Антоновича упал на следующие строки:

Трудна добыча па реке,

Болота страшны в зной, Но хуже, хуже в руднике,

Глубоко под землей!.. Там гробовая тишина.

Там беспросветный мрак… Зачем, проклятая страна.

Нашел тебя Ермак?..

Вошла Ольга Петровна.

Алешенька, можно к тебе?

Пожалуйста, мама, — Алексей Антонович вскочил с дивана. — Знаешь, а я стал невольным чтецом твоих мыслей. Открылась книга на твоей закладке…

Зачем, проклятая страна,

Нашел тебя Ермак?..

Эта страна отняла у тебя самое дорогое. Ты все еще проклинаешь ее.

Ольга Петровна взглянула на сына изумленно.

Да, Сибирь отняла у меня самое дорогое, но ты мне приписываешь совсем не те мысли. Посмотри ниже, на той же странице:

Приспели новые полки:

«Сдавайтесь!» — тем кричат.

Ответ им — пули и штыки, Сдаваться не хотят.

Я читала, и мне подумалось: а если теперь опять начнется такое, неужели восставших снова постигнет разгром и люди снова пойдут в ссылку, на каторгу? Как тебе кажется, Алеша?

Алексей Антонович задумался.

Я тебе на это пока ничего не сумею ответить, мама.

Поговорим об этом после. Хорошо? А пока займись своим туалетом. — Ольга Петровна отобрала у пего книгу. И, загадочно улыбаясь, добавила: — К нам скоро придет дорогой гость.

Гость? Кто такой? — К ним редко кто заходил. Улыбка матери сулила что-то очень хорошее, и Алексей Антонович заволновался: — Что же ты мне ничего не сказала сразу?

Кто он, я и сама не знаю. Заходил в то время, когда ты был в бане.

Почему же ты тогда, мама, решила, что он дорогой гость? — Алексей Антонович потянулся к картонной коробке, в которой у пего были уложены галстуки.

Он с письмом… — Ольга Петровна нарочно выдержала небольшую паузу, — от пашей Анюты…

Что ты говоришь, мама! От Анюты? Боже мой! Да я сейчас, сию минуту… Кто он такой? Как выглядит? Что он рассказывал?..

Алешенька, я видела его буквально одно мгновение. Он спросил тебя, сказал, что имеет письмо от Анюты, и обещал зайти снова ровно через два часа. Если он точен, он придет через десять минут.

Ай, мама, мама, и ты могла меня так долго томить в неведении?!

« Если бы я тебе сказала раньше, ты томился бы еще дольше, — рассудительно возразила Ольга Петровна.

Гость оказался исключительно точным. Ему, видимо, очень нравилось подчеркивать это. Войдя в гостиную, он, прежде чем подать руку Алексею Антоновичу и назвать себя, вынул из жилетного кармана часы и сверил их с настенными. Но тут же извинился:

Простите. Привычка.

Ничего, пожалуйста. Вам я очень рад, очень рад, — заговорил Алексей Антонович, идя к нему навстречу. — Моя мама мне уже говорила… — Он повернулся, отыскивая ее глазами. — Прошу знакомиться: Ольга Петровна.

Буткин, — отрывисто произнес гость. — Семен… — И заколебался, словно не зная, сказать или не сказать свое отчество. — Семен… Аристархович.

С первого взгляда гость понравился Алексею Антоновичу, может быть, потому уже, что у него было письмо от Анюты. Располагал к себе голос Буткина, немного булькающий — букву «р» он выговаривал с каким-то сложным переливом: «рльрльрль», — но очень мягкий и приятный по тембру. Слегка сутулясь, Буткин быстро подошел к Ольге Петровне и угловато поклонился ей.