Александр Демченко - Серебряные крылья

— Вон Бирюлин на козле скачет, сейчас он тебе выволочку задаст! — злорадно кинул он и отвернулся.

Подъехал аварийный тягач, механики споро подцепляли к носовому колесу самолета жесткую сцепку — водило, готовя машину к буксировке; приставили к борту стремянку. Летчик неторопливо («Ну и выдержка!») стал подниматься из кабины. Лицо его показалось знакомым. «Кто это?» — подумал Зацепа, ощущая смутное беспокойство. Вот летчик занес через борт ногу… Лампас? Генеральский лампас? Не сводя завороженного взгляда с широких голубых нашивок на бриджах, Зацепа попятился назад…

На следующий день летный состав собрали в штабе.

Зацепа отчаянно трусил. Он знал, что на разборе полетов будет присутствовать сам генерал и за его вчерашнюю выходку, конечно, по головке не погладит. А может, забыл? Господи, хоть бы забыл! На всякий случай он забился подальше, в самый угол.

Все шло своим чередом, как и подобает на полковых разборах полетов. Но вот встал генерал.

Зацепа пригнул голову. Сейчас припомнит ему, сейчас… А генерал и не думал вспоминать о мальчишеской выходке какого-то там лейтенанта. «Кажется, пронесло. Правильный человек, вот что значит масштаб! Станет генерал копаться в каких-то там мелочах…» — постепенно успокаивался Зацепа.

— К вашему полку я особенно неравнодушен, — сказал Барвинский. — В годы войны я командовал им. И меня радует, что лучшие традиции, которые сложились в ту тяжелую годину — дружба, взаимовыручка, тревога за общее дело, — живут и сейчас.

На груди генерала солнечно поблескивала Золотая Звезда Героя, и Зацепа припомнил, что в комнате боевой славы висит портрет молодого черноглазого майора, так схожего с генералом Барвинский.

— …Познакомился с «ласточкой» и я. Хороша машина! И тяговооруженность солидная, и в управлении легка! Этого не отнимешь. Но сложноватая и на первых порах требует от летчика усиленного внимания, на личном примере могу подтвердить. Вчера после посадки я выкатился на грунт с бетонированной полосы…

Зацепа замер.

— …Как видите, самолет и генералам не прощает ошибок. — Барвинский с виноватой улыбкой почесал затылок. — А все потому, что перепутал тумблеры выпуска и вместо тормозного парашюта нажал на другой…

Он зорко глянул в глубину класса и вдруг рассмеялся:

— Между прочим, за промаз мне влетело. Один из ваших здорово взгрел меня… А вы чего стоите, лейтенант?

Пилоты недоуменно оглянулись на вскочившего Зацепу.

— Я… Когда подчиненного называют, полагается вставать.

— Так это были вы?

— Так точно, товарищ генерал!

Раздался оглушительный хохот. Вместе со всеми смеялся и генерал.

«Вот пострел — всюду поспел», — утирая слезу, хохотал Бирюлин, а сам незаметно грозил летчику костлявым кулаком.

— Садитесь, лейтенант, — разрешил Барвинский.

Однако Зацепа продолжал стоять.

— Разрешите вопрос?

— Пожалуйста.

— Почему не допускают к полетам на «ласточках» нашу третью эскадрилью?

Генерал повернулся к Бирюлину:

— Командир полка, объясните летчикам.

— Я понимаю ваше нетерпение, — тихо произнес Бирюлин. — Мне отрадно, что вы рветесь к новой технике. Но у нас «ласточек» пока не хватает. Вот подбросят, тогда и летать надоест.

— Такого не будет! — под общий гул одобрения заверил Зацепа.

— Похвально. Но я ведь слышал, как вы говорили: «ласточка» — машина не пилотажная.

— Да уж с «мигарьком» не сравнить! — удрученно вздохнул кто-то из летчиков.

— Были истребителями — станем бомберами.

— Отпилотировались.

Бирюлин поднял руку, призывая к тишине, и, когда офицеры угомонились, сказал:

— Несерьезно все это. А впрочем, товарищ генерал, — он просительно взглянул на Барвинского, — разрешите мне устроить показной пилотаж над аэродромом?

— Что ж, не возражаю.

К концу рабочего дня, когда предварительная подготовка к полетам уже заканчивалась, поступила команда:

— Летный состав — на аэродром!

Офицеры, которым наскучило томиться в штабе, с веселым шумом набивались в старенький, видавший виды автобус, прозванный в шутку «Санта Мария». «Санта Мария» ходко неслась по бетонным плитам дороги и вскоре остановилась у самолета, возле которого прогуливался Бирюлин. Был он в синем комбинезоне, в потертой кожаной куртке, в шлемофоне.

— Становись! — зычно скомандовал начальник штаба, и офицеры замерли в строю.

Бирюлин отказался от рапорта и разрешил распустить строй. Он обошел самолет, придирчиво, по-хозяйски заглядывая во все закоулки, показывая, как надо принимать самолет от техника, затем залез вверх по стремянке, задержался, склонившись над кабиной, осматривая ее, и ловко, одним махом, как кавалерист на коня, вскочил в кабину.