Александр Демченко - Серебряные крылья

Беглым взглядом Сергей осмотрел приборы и поднял глаза. Прямо по курсу застыла луна. Здесь, в однообразной сини, очищенной от атмосферной дымки, она выделялась отчетливо и казалась полупрозрачным хрусталиком льда, подтаявшим сбоку. Стылая, одинокая, отсюда она казалась почему-то еще недоступнее, чем кажется с обжитой уютной земли, и даже не верилось, что на ней уже побывали люди…

Еще разворот. Поступила долгожданная команда: «Включить форсаж».

Началось. Вздрогнули стрелки. Небо взломалось — пройден звуковой барьер. Обычное дело. Быстро нарастала скорость. Сергей ощущал знакомую тряску стального корпуса машины. Скорость достигла предела. Высота — тоже. Пора применять оружие. Сергей, откинув гашетку, нажал на боевую кнопку.

Все, задание окончено. Пора идти на точку. Так авиаторы называют аэродром.

Сергей снижался и поглядывал на город, рассеченный седыми гривами дымов, тянувшихся от заводских и фабричных труб. Внезапно слух его уловил какой-то новый оттенок в шуме двигателя. Сергей моментально вскинул глаза на тахометр — обороты медленно падали. Вслед за этим стали загораться лампочки автоматики… Волчьим глазом сердито помигивала красная лампа — авария!.. Остановился двигатель. Как месяц назад у Гриши Гранина.

Сергей доложил о случившемся на землю и теперь, как завороженный, смотрел прямо перед собой и видел приборную доску, как сложную перепутанную схему, в которой с первого взгляда не сразу и разберешься-то. Мигающая лампа мельтешила перед глазами. Он обливался потом, напрягая волю, и все никак не мог сконцентрировать внимание на каком-то одном приборе, не мог дать своему мышлению определенный настрой. Мысли хаотически метались. Где взять силы, чтобы покорить собственные нервы?!

У Гранина был спокойный голос. Своей уверенностью он умел заражать других. Небо гремело и разламывалось, когда он носился в голубых просторах на своей крылатой колеснице. А теперь… Засыпанный снегом могильный холмик да красная звездочка на пирамидке. На фотографии поверх слов: «Погиб при исполнении служебных обязанностей» — близкое, до боли знакомое, родное лицо, широкоскулое, с крупными энергичными чертами, красивое той мужской красотой, которая называется мужественностью. Оно спокойное, как у человека, сделавшего шаг в бессмертие. Только кажется, что в его глазах затаилась горечь: «Рано…»

Земля… Острия вершин. Глубокие колодцы ущелий. Щетина леса. Беспорядочные извивы рек. Пустыми белыми глазницами глядела теперь земля, глядела мертвыми глазами Гранина.

Сергей разлепил пересохшие губы и нажал на кнопку радиопередатчика:

— Докладываю обстановку. Высота одиннадцать тысяч. Скорость шестьсот. Обороты авторотации, пятьдесят восемь процентов. Приступаю к воздушному запуску.

— Вас понял, приступайте, — отозвалась земля. — Поставьте РУД на «стоп». Нажмите на кнопку воздушного запуска. Поставьте РУД на малый газ. Сделали? Теперь устанавливайте необходимые обороты. Как дела?

— Не получилось.

— Высота?

— Восемь с половиной.

— Повторите снова.

— Понял. Выполняю…

Руководитель полетов на всякий случай передал в эфир порядок запуска еще раз, но и вторая попытка оживить двигатель не принесла успеха. Чего только не делал Сергей в кабине — ничто не помогало. Высота таяла. Земля беспощадно приближалась.

— Делаю последнюю попытку.

— Давай. — И уже в нетерпении: — Ну как?

— Бесполезно…

Летчик думал, если так можно назвать те импульсы мыслей, пронзительные и яркие, как молнии, от которых невозможно ни скрыться, ни отсидеться в затишке. Сергей сам себе задавал вопросы и требовал ответа. Немедленного и бескомпромиссного. Гранинские глаза… Он — первая жертва… Низкий режущий звук духовых труб, разрывающие сердце гулкие удары барабана, безутешное рыдание осиротевшей женщины сквозь мерную поступь траурного марша, — все это явственно слышалось в непривычной гробовой тишине кабины.

Против воли руки и ноги у Сергея заходили ходуном. А машина продолжала снижаться, и напрасно пытался испытатель запустить двигатель. Дикий ужас лишал его привычного самообладания. Прыгать! Немедленно прыгать! Карминно-красные рычаги катапульты пронзительно мельтешили в поле зрения. Глаза невольно тянулись к ним. Ведь в них наверняка спасение. И казалось, ничто, никакая сверхчеловеческая сила уже не помешает тому единственному движению, которое диктовал пробудившийся животный инстинкт, — движению рук к рычагам катапульты.