Анатолий Калинин - Лунные ночи

«Товарищи хорошие, — обращался к ним Еремин, — когда же наконец заговорит в вас совесть и вы перестанете планировать скопом, вслепую?! Вас уже критиковали, как говорится, и в хвост и в гриву — и на Пленумах ЦК партии, и в печати, и на колхозных собраниях, а совесть у вас так и не заговорила. Молчит она как рыба, и как наделяли, так и продолжаете вы наделять колхозы теми мертворожденными планами, от которых плачут горючими слезами и земля и люди. И какую еще нужно придумать в арсенале нашей критики сверхмощную артиллерию, чтобы пробить броню вашего равнодушия и косности, какие подобрать слова?! Есть эти слова, но их не терпит бумага».

Однажды Еремин, полемизируя с воображаемыми собеседниками, видимо, так вошел в свою роль, что шофер Александр, все время поглядывавший на него изумленными и сочувствующими глазами, не выдержал.

— Иван Дмитриевич, — прервал он Еремина, — да напишите вы на этого типа в обком.

— На какого типа? — очнувшись от своих мыслей и возвращаясь к действительности, непонимающими глазами взглянул на него Еремин.

— На очкастого.

— На какого очкастого? — еще больше удивился Еремин.

— Да на этого, с которым вы всю дорогу сражаетесь. Удивляюсь вашему терпению, он уже и из меня все жилы вытянул. Вы ему говорите, что колхозы у нас уже укрупненные и кадры не те, а он их опять в пеленки кутает. Мне и то уже, слушая вас, все понятно, а он — как пень. Я по вашим словам и портрет его могу описать: роста небольшого, в очках и лоб бугром, как у нашего бывшего секретаря райкома Неверова.

— Так ты слышал? — сконфуженно спросил Еремин.

— Это и со мной бывает, — ободрил его Александр. — Написать вам надо об этом — прямо в обком. А не подействует — в ЦК. И так написать, чтобы как из этой самой артиллерии… — Александр улыбнулся.

— Придется написать, — согласился Еремин.

Боясь, что самые верные мысли и слова могут безвозвратно уйти, он решил не откладывать своего намерения до возвращения в райцентр, посидел одну ночь за шатким хозяйским столиком на квартире, где они остановились на ночлег, и к утру докладная была окончена. Все необходимые цифры и подсчеты он давно уже носил с собой в записной книжке.

В конторе МТС исписанные карандашом листки ему перепечатала машинистка, на ближайшей почте сдали объемистый, склеенный из оберточной бумаги пакет и, повеселев, поехали дальше. Александр больше не слышал, чтобы в дороге Еремин вступал в споры с невидимыми собеседниками.

В пути их догнала телефонограмма из райкома о том, что Еремина вызывают на новое совещание в область. На этот раз собирали всех первых секретарей райкомов вместе с председателями колхозов. Признаться, Еремин рад был бы не отрываться в такое время от района, но нельзя было и не поехать. Конечно, новый доклад, который он услышит на совещании, обещает быть интересным и полезным. Из него теперь уже можно будет почерпнуть не только то, что нужно делать, но и как это делать. И прения обещают быть интересными.

На этот раз выехали на совещание несколькими машинами. Еремин сел в «Победу» к Степану Тихоновичу Морозову. Из чувства гостеприимства Морозов хотел усадить Еремина впереди, по Иван Дмитриевич сел рядом с ним на заднем сиденье. Рядом с шофером сел председатель колхоза «За власть Советов» Полторыбатько, который еще не успел обзавестись легковой автомашиной.

— Хоть на даровом бензине прокатиться, — прогудел он, захлопывая за собой дверцу и тесня в кабине шофера своим широким телом.

— Счет предъявлю, — пригрозил Морозов.

Следом потянулись другие машины: старенький, с залатанным тентом газик председателя колхоза «Советский юг» Жаркова, тускло-голубой «Москвич» куйбышевского председателя Фролова и внушительная по виду, но крайне ненадежная трофейная «лайба» тереховского председателя Черенкова. Подъемы она брала еще неплохо, а когда нужно было спускаться с горы, Черенков предусмотрительно вылезал из машины и шел до самого низа пешком — не было надежды на тормоза.

Когда выехали на шлях, побежавший рядом с осенней желтой лесополосой, и Еремин оглянулся, сзади на целых три километра клубилась суглинистая пыль. Замыкающей шла «лайба».

И на этом совещании с основным докладом выступал Семенов. Еремин заключил, что доклад по такому важнейшему вопросу, как решения Пленума ЦК, и перед такой ответственной аудиторией — в зале собралось двести председателей колхозов и около двухсот секретарей райкомов и председателей райисполкомов — Семенов никому не хотел передоверить, хотя, конечно, ему и нелегко было вот уже второй раз за неделю по четыре часа выстаивать на трибуне. Однако энергии и молодости этому человеку, несмотря на его пятьдесят лет, было не занимать. Все четыре часа он держался на трибуне так же темпераментно, ни разу не позволил голосу упасть с мажорной волны и почти не утомил аудиторию. Правда, одна половина аудитории — председатели колхозов — слушали его более внимательно, чем другая — секретари райкомов и председатели райисполкомов, которые уже во второй раз слушали этот доклад. Сначала Еремин, уловив в словах Семенова что-то знакомое, подумал, что это неизбежные совпадения, потому что и тогда и теперь Семенов должен был делать доклад на одну и ту же тему, но, вслушавшись, убедился, что и весь доклад тот же самый. Те же факты нетерпимых методов руководства сельским хозяйством, тот же веселый анекдот о директоре МТС, затеявшем переписку с секретарем-машинисткой. И, как на первом совещании, аудитория, минуты три от души хохотала, а докладчик стоял на трибуне и смотрел в зал сердитыми глазами. Правда, смеялась только половина аудитории — председатели колхозов, а другая половина переглядывалась в это время и понимающе улыбалась.