Николай Воронов - Юность в Железнодольске

За парниками был взгорок. На него свезли ульи. Уставленный этими разноцветными домиками, взгорок походил на пчелиный град. Подле ульев чего-то колдовали люди в халатах, в сетках, с дымарем. Среди них оказалась Лёна. Она тоже заметила Вячеслава.

— С добрым утром, — сказала она, ласково прищуриваясь.

— С добрым утром. Солнышко, — сказал он и ощутил застенчивость и грусть. — Мед берете?

— Пчел готовим к отдыху. Отдохнут — поставим в парники.

— Салют! Бегу. Леонид ждет за околицей, — сказал со вздохом Вячеслав.

Он вскинул над плечом кулак и ринулся вниз по изволоку.

Бильярд занимали Бриль и черномазый великан Стругов — мастер отдела технического контроля. На стальных табуретках сидели болельщики. Они следили за левой рукой Бриля. Эта рука, вернее, кисть левой руки прыгала, как лягушка, по травянисто-зеленому сукну стола и, казалось, отыскивала нужное положение не по воле хозяина, а по своей собственной. Голова Стругова с затылком, обритым до уровня верхних кончиков ушей, возвышалась над облаками дыма, меланхолически взирая на приготовления рыжего Бриля. Последовал долгожданный удар. Голова дремотно смежила веки, спустилась с табачных небес к полю бильярда. Меж пальцев, расставленных рогатулей, мелькнул кий, в угловую лузу, яростно грохотнув, ворвался шар. Наслаждаясь восторженным мычанием болельщиков, Стругов торжественно объявил:

— Своего в середину.

— Ворона, подставок не видишь, — предостерег его Леонид.

— Подставки привлекают жмотов, — ответил Стругов многозначительно.

Нужно было так сильно и ловко шибануть своим шаром чужой, чтобы свой сделал поворот под прямым углом и угодил в боковую лузу, а чужой не перескочил через борт. И Стругов «оттянул» свой шар, как и намеревался, и тот, с визгом покрутившись в никелированном полукольце лузы, упал в сетку. Болельщики не успели всласть повосхищаться ударом, а Стругов опять спровадил в зеленые авоськи два новых шара. Победа! Он принял триумфальную осанку. Меланхоличность покинула лицо, и лишь слегка напоминали о ней вытянутые полы ящерично-серого пиджака.

Вячеслав взял деревянный треугольник, составил пирамиду. Шары соединились прочно, готовые отпрянуть друг от друга при первом же ударе. От волнения виски Вячеслава пронзило звоном. Послышалась лихорадочная скороговорка Бриля, просящего Стругова уступить партию с Вячеславом.

— Подзаработать рвешься?

Радость зарумянила медные щеки Бриля. Он подскочил к Вячеславу и, выжимая из лузы шар, осторожно обронил:

— Победителю рупию.

— Хоть трояк.

— Заметали.

— По тройке на машину не наскребешь, — заметил Брилю Стругов.

— Курочка по зернышку клюет.

Осторожность Бриля, прыгающая кисть, то, что он после каждого удара мелил кий, и то, что он бледнел, если делал подставку, возмущали Вячеслава. Это придавало твердость руке, точность глазу. Пять партий подряд он «высадил» Бриля. Бриль, пьяный от огорчения, позабыл про осторожность — в открытую отдал Вячеславу проигрыш.

— Сам рыжий, рыжу взял, — запел Леонид. — Рыжий под его венчал. — И спросил Бриля: — Ты вроде бы в свое время еще «Победу» собирался покупать?

Бриль не ответил.

— Продай очередь на «Жигули», ибо ежели замахнулся, так уж копи на «кадиллак».

— Дядя Лень, не надо, — остановил его Вячеслав. — Товарищ, бери. Поиграли, и ладно. — И вернул Брилю деньги.

Скоро согбенная фигура Бриля промелькнула за окнами.

Некоторое время после лечения в госпитале Вячеслав помогал художнику Дома офицеров, там и насобачился играть в бильярд.

Со дня, когда обыграл Бриля, Вячеслав зачастил в цеховую комнату отдыха, где играли еще и в настольный теннис. Здесь было хорошо. Простота отношений, веселость, шутки. Порой мнилось, что не следует тревожиться о размолвке с отцом, с Тамарой.

Зато минуты одиночества были для него слишком тягостны, и весь мир, этот поразительной разнообразности и красоты мир, придумавший великие цели, представлялся тусклым, ненадежным, зачастую подпадающим под власть злобы и глупости, а потому и катастрофически несущийся к своей гибели. Вячеслав знал за собой эту слабость, под воздействием которой обесценивается все на свете, и тогда из одиночества он рвался к людям, чтобы успокоить себя слитностью с ними, полными доброй веры и сердечности.

Привычным бильярдным партнером Вячеслава сделался Бриль, больше не предлагавший играть на деньги. За каждым интересным ударом он следил настолько пристально, что облик его приобретал черты манекенной застылости. Из медлительно-осторожного игрока рыжий становился дерзко-стремительным, вроде Стругова, и нередко «обстукивал» Вячеслава.