Владимир Дягилев - Вечное дерево

- А теперь расскажи, что у тебя с мамой произошло? - спросила бабушка после паузы.

- Ничего. Я не знаю, чего она жалуется.

- Она не жалуется. Она плачет. Зачем же ты доводишь ее до слез? Ты защищать ее должен, а не обижать.

- Я и защищаю...-Журка хотел рассказать о стычке с отцом, но запнулся, почувствовав неловкость.

- Так в чем же дело?-переспросила бабушка.

У Журки уже не было желания спорить, доказывать свое право на самостоятельность, и он сказал доверительно:

- Да так... Ничего... Просто я не хочу в Текстильный и вообще не выбрал еще, куда поступать.

- Это плохо, мальчик.

Журка молчал, не зная, что сказать.

- Конечно, знать свой путь-большое дело,-продолжала бабушка таким уверенным и спокойным тоном, будто ей известны были все пути и все человеческие дороги. - Очень важно начать его правильно, не ошибиться, потому что ошибки-это разочарования.

- Так же и папа говорит, - прервал ее Журка, обрадованный совпадением взглядов отца и бабушки.

- Твой отец неглупый человек. Я это всегда говорила. Только ум и образование-разные вещи.

Бабушка наклонилась и прочертила зонтиком две черты на земле, будто хотела обозначить графически ум и образование, а потом посмотрела на него пристально.

Журке неловко было под ее взглядом, и он поспешно согласился:

- Понимаю, бабушка.

- А раз так, то почему же колеблешься? Почему в тебе нет твердости и уверенности?

- Так я ж не знаю, куда пойти. - Он вспомнил слова отца. - Так лучше никуда. Еще есть время...

- Неверно, неправильно,-возразила бабушка.- Год пропустишь, а там в армию. И что? - Щеки у нее задрожали.-Чего ты напугался? Трудности? Так где легко? Везде и всюду непросто. Вы, молодые, думаете, что жизнь - это игрушка, а она сложная штука. В ней, может быть, один процент радости. Ты небось читал о Циолковском. Разве старику легко было? Ну?

Журка молчал.

- Прадед у тебя механиком парохода был,-продолжала бабушка более спокойно. - Он стремился к знаниям, но не сумел получить их. Такая в то время жизнь была. Дед в капитаны вышел, и тоже без высшего образования. Гражданская война была его университетом.

Отец твой... Ты сам знаешь. Так что же ты? Тебе дается наконец возможность. За тобой фамилия стоит, а ты?

Журке сделалось стыдно, будто он и в самом деле совершил что-то такое, за что нужно краснеть. Он отвел глаза, полез за платком и нащупал коробочку с медалью.

- Возьмите,-сказал он, протягивая бабушке эту коробочку.

- И не выдумывай, - гневно произнесла бабушка и, опираясь на зонтик, поднялась.- И не распускайся.

Ты ж мужчина, продолжатель фамилии. В наше время это многое означало. А в ваше уж и пе знаю, и не знаю. - И она пошла, пришаркивая войлочными туфлями.

Подрезанные акации скрыли ее из виду, и только белый гребень долго еще плыл над кустами. Журка тяжело вздохнул и взялся за книгу.

Едва прочитал несколько строк, услышал знакомый, отрывисто-гулкий звук-удары тугого мяча о землю.

Этот звук заставил его встрепенуться. "Наверное, тот "цыган", те ребята, что скрылись в пролазе, начали игру..."

Вдали, в горах, раздавались нечастые раскатистые взрывы - рвали породу. Неподалеку проходили машины, доносились людские голоса, пела невидимая птаха - все это не трогало Журку. Но этот звук...

Журка читал и про себя и вслух, но ничего не понимал и не слышал, кроме этих гулких ударов, долетающих сверху, будто ударяли мячом не о щит, а об его сердце, и оно усиленно билось, не давая покоя.

"А что, если и я? .. Нет, нет..."

Журка встал и поплелся домой. Закладку на всякий случай он переложил дальше того места, до которого дочитал на самом деле.

Потянулись скучные дни, как один бесконечный урок.

Журка поднимался в семь, завтракал, шел в парк и там занимался.

Вечером мать спрашивала:

- Сколько успел сегодня?

- Вот смотри, я не считал.

- Не очень, - всякий раз говорила Нина Владимировна, хотя Журка непременно по дороге к дому перекладывал закладку дальше прочитанной страницы.

Так были повторены литература и физика. Тем же манером он приступил к математике. За эти же дни Журка успел прочитать и "Тигра снегов", и "Запзабуку", и "С палаткой по Африке". Перерывы для чтения удлинялись, время для занятий сокращалось.

Иногда он просто сидел с раскрытой книгой у окна, разглядывая город и море. Город казался огромным театром с партером и бельэтажем, с ярусами и галеркой, а море-огромной сценой. На сцене происходили действия: уходили и приходили белые пароходы, скользил"

красные катера на подводных крыльях, появлялись буксиры и танкеры, менялось освещение, менялся цвет моря, доносились грубоватые гудки пароходов н веселая музыка, двигались хоботы подъемных кранов- все это было интересно н хорошо просматривалось. Журка готов был часами сидеть и смотреть на море.