Виктор Финк - Иностранный легион

В тыловых учреждениях — в госпиталях, лазаретах, штабах, канцеляриях, обозах и интендантствах — люди иногда относятся сочувственно к чужой крови, но от вида своей собственной они совершенно безумеют. Рана Сапиньеля оказалась пустой царапиной — пуля едва задела героя. Однако не только сам Сапиньель поднял необычный вопль, во всем лазарете, в штабе коменданта гарнизона и в канцелярии обоза эта загадочная стрельба и ранение санитара вызвали страшный переполох. Все забыли даже о многочисленных тяжелораненых, которые после сражения валялись в Клерьер без помощи шестой день.

Тыловики не любят осложнений. Тотчас все было поставлено на ноги.

Кто смеет стрелять в десяти километрах от фронта, к тому же в госпиталь?

Во все стороны полетели гонцы, заработали полевые телефоны, штабные стали говорить, что нужно сжечь дотла такую тыловую деревню, где нет безопасности, они требовали расследования, возмездия, беспощадности.

В самой деревне расследование не дало ничего. Деревню переворошили, как скирду соломы, — виновных не нашлось.

Начальник гарнизона майор Росс не унимался.

— Найти во что бы то ни стало! — кричал он.

Кто-то из обозных обратил внимание на то, с чего следовало начать, а именно — что пули прилетели не из деревни, а со стороны леса, по ту сторону которого лежал фронт.

Тогда майор приказал снарядить сборные патрули в лес. Я попал в патруль. У опушки сержант разбил нас на группы.

Со мной был пожилой туарег Мессауд из первой роты.

Углубившись в лес метров на сто, мы обнаружили небольшую полянку. У горелого пня валялись стреляные гильзы. Выходит, мы сразу напали на след стрелка.

Гильзы были, однако, не нашего образца. Мессауд быстро подобрал их и положил в карман. Одну он показал мне. Так и есть, клеймо германское!

«Вот это здорово так здорово! — подумал я. — В нашем тылу погуливает немец и развлекается стрельбой по нашему госпиталю?!»

Я не обратил внимания на то, что с данного места ни госпиталь, ни деревня не видны: Клерьер лежал в лощине, по ту сторону дороги, а дорога была скрыта невысоким, но густым кустарником.

На земле, по-весеннему рыхлой, были видны свежие следы.

— Одна след наша! — сказал Мессауд, тыча пальцем в отпечаток французского армейского башмака, подбитого крупными гвоздями. — Наша мусье ходи, франк.

Загадка осложнялась. Я быстро пошел по следам. Они вели в чащу. Едва прошли мы шагов триста, как Мессауд насторожился. Вытянув руку и делая мне знаки молчания, он бросился наземь и приложил ухо к земле.

— Близко! — шепнул он мне, вставая. — Два люди!

Держа винтовку наперевес, Мессауд стал неслышно продвигаться вперед. Я шел за ним.

Вскоре мы сквозь кусты увидели немецкого солдата в бескозырке, с красным крестом на рукаве и двумя винтовками через плечо. Он сидел на поваленном дереве, к нам спиной.

Мессауд тотчас молча вскинул ружье. Мне пришлось пригрозить ему штыком, чтобы заставить отказаться от выстрела. Мы стали подкрадываться. Шумел ветер, и немец не слышал наших шагов. Я решил воспользоваться этим и взять его живым. Подойдя к нему шагов на пять, я крикнул по-немецки:

— Стой! Руки вверх!

Немец вскочил и обернулся. Увидев нас и наши наведенные винтовки, он застыл, мертвый и немой от испуга. В ту же секунду рядом с ним вскочила с земли другая фигура. Но на сей раз окаменеть пришлось мне: это был Петроград. Он стоял, выдвинув голову вперед. У него подгибались колени. Глаза были мутны. Даже испуг не просветлил их.

— Петроград! — воскликнул я обрадованно. — Тебя как сюда занесло? Мы уж по тебе свечку ставили!

У немца испуг прошел раньше, чем у Антошки. Видя, что я отвел ружье и не только не собираюсь стрелять, но даже обрадованно хлопаю Антошку по плечу, немец быстро успокоился. А Петроград долго еще ворочал глазами, покуда наконец обрел дар речи. Он спросил сбившимся голосом:

— Игде мы, слышь? Куда попали?

У Петрограда и его странного спутника лица были серо-бледные, носы и губы синие. Оба изнемогали. Оба имели вид людей, опустошенных усталостью, голодом и страхом.

— Игде мы, слышь? — повторил Антошка. — Куды попали? Которое тут войско стоит? Свое? Али плен?

Немец давно скинул ружья с плеча. Он прислонил их к дереву, а сам старался стоять в позиции «смирно», хотя и у него подкашивались ноги.

— Садись, Петроград, — предложил я, — отдохни! Не плен здесь, а свои. В свой полк попадешь.

— В свой, говоришь, полк? — переспросил Антон безразличным голосом. — Лежион? А?