Григорий Ходжер - Белая тишина

— Если эта Далда чего возьмет, потом не разыщешь. Уберет посуду, а ты ищи здесь полдня. Гудюкэн, ты не видела большую чашку?

— Нет, — ответила девочка, не оборачиваясь.

— Тоже мне помощница растет, никогда она ничего не видит. Ты почему Дяйбу не защитила? Ах, этот Хорхой, куда только отец смотрит! Ну, погоди, я сама за него возьмусь, если отец с матерью не хотят его утихомирить…

— Ты одна шумишь на весь дом, — не выдержал Баоса. — Рано состарилась, дочь, как старушка ворчишь. Чего мальчика ругаешь?

— Ты, ама, [6] Ама — отец. не защищай его, он такой негодный, всегда сестренку обижает. Ему не нравится, что мать с отцом ласкают больше девочку…

— Аих! Наговоришь ты…

— А ты не защищай! Какой жалостливый стал! Я что-то не припомню, чтобы ты нас маленьких так жалел.

Баоса вытащил изо рта трубку, взял за мундштук:

— Я еще на ногах стою, руки еще палку держать могут.

— Вот, вот, ты только нас трубкой и бил по затылку да по лбу.

Агоака нашла наконец нужную ей чашку и, опасливо оглядываясь, вышла на улицу. Баоса поморщился от боли в пояснице, заелозил в постели, устраиваясь поудобнее. Рядом девчушки расставили куклы — акоаны.

— В гости не будем играть, — командовала Гудюкэн, — в гости мы уже ездили, будем играть в мам, я буду вашей мамой.

Баоса невольно слушал эту детскую болтовню и вспоминал такую же игру в акоан здесь, на этих же нарах, тогда дети изображали тоже своих матерей, жен старших сыновей Баосы — Полокто и Пиапона. Долгих десять лет прошло с тех времен. Десять лет не живут старшие сыновья с Баосой. Внучки, игравшие в куклы, повыходили замуж и сейчас пеленают, качают в люльках своих младенцев.

Жизнь проходит, неумолимо проходит, незаметно подкралась старость, мучают всякие болезни, заломит поясницу, да заноют кости ног, что-то придавит грудь, так что трудно вздохнуть. Старости не избежать. Баоса уже прадед, теперь ему надо считать уходящие года по своим болезням, а ведь еще два-три года назад он вел счет по появлявшимся на свет внукам и правнукам. Он радовался каждому новорожденному и особенно тому, который появлялся в его доме: Баоса тогда еще лелеял мечту восстановить большой дом. Он не рассчитывал вернуть старших сыновей, те обзавелись при помощи русских друзей добротными рублеными домами, но с Баосой жили младшие сыновья да муж Агоаки, «вошедший» в большой дом Улуска; появились внуки и внучки, заполнили дом плачем, криком и звонким смехом. Появление младенцев в доме означало восстановление большого дома, и Баоса не замедлил собрать совет мужчин, где старшего удачливого Дяпу мужчины признали де могдани, а распорядительницей домашнего хозяйства, продовольствия — громкоголосую старшую Агоаку. С этого дня все законы большого дома вновь вошли в силу.

Но не прошло и месяца, как самый младший Калпе заявил, что тоже собирается, по примеру старших братьев, обзавестись своим рубленым домом: это означало, что он выходит из большого дома.

Баоса знал привязанность Калпе к Пиапону, помнил, как десять лет назад младший заступился за брата, собрался вместе с ним выходить из большого дома. Братья дружили все годы, бывали зимы, когда Калпе уходил из зимника отца к брату и охотился с ним.

Баоса ничего не ответил младшему, он знал, что его слова уже десять лет ничего не значат, что сыновья только вежливо выслушивают его, но поступают по своему усмотрению. А стоит ему, как в прежние годы, накричать и поднять руку, и они в тот же час уходят в дома старших братьев. В большом доме его пока еще слушались лишь «вошедший» безответный Улуска да женщины. А с ними разве восстановишь большой дом? Так старому Баосе пришлось отказаться от этой мысли. Единственное, что он сделал, — это попросил Дяпу и Калпе не покидать дом до его смерти. Сыновья промолчали, но, кажется, согласились с ним, потому что до сих пор еще не готовят бревна для дома.

— Дедушка, разве палкой можно бить? — спросил Кирка.

Баоса устало закрыл глаза. Бил он палкой своих детей? Совсем еще маленьких? Нет, как бы зол он не был, он никогда палкой не ударил ребенка; другое дело, когда они повзрослели…

— Нельзя бить палкой, он обидится и совсем уйдет от нас, — сказал Баоса. — Нельзя бить маленьких.

— Вот я говорил, я говорил, — торжествовал Кирка.

— А тебе не стыдно с девочками в акоан играть? Тебе уже пять лет, ты совсем взрослый мужчина. Где твой лук и стрелы?

— Лук здесь, а стрел нет, Хорхой отобрал.

— Ах, этот Хорхой, я ему больше не буду делать стрел.