Юрий Теплов - Второй вариант

Пришел переводчик Махмат, и они вышли на базарную площадь. Лавчонки были маленькие, а продавалась в них уйма всяких вещей: от старых галош до японского магнитофона. Пожалуй, только женские дубленки с лохматыми воротниками были местного производства, все остальные товары пестрели разноцветными ярлыками разных стран.

— В основном подделка, — сказал Махмат. — Контрабанда из Гонконга.

Возможно, это была и подделка, но весьма искусная. Новиков далек был от всяких тряпочных дел, и потому ему могли всучить что угодно.

— Если торгуешь, значит, выбился в люди, — объяснил переводчик. — Здесь каждый четвертый мужчина — торговец. Можно ли лишить его этого занятия?..

Новиков понял: и здесь свои трудности. Закрыть караванные тропы — значит лишить каждого четвертого привычного заработка. Вот и ползут без всяких таможенных досмотров контрабандные караваны.

— Что бы вы хотели купить? — спросил Махмат.

Новиков обежал глазами прилавки. На одном из них кучей были вывалены лохматые лисьи шапки.

— Торговаться умеете? — спросил переводчик.

— Да неудобно как-то.

— Наоборот, удобно. Иначе уважать не будут.

Он подошел к приветливо поклонившемуся хозяину дукана, стал рассматривать одну за другой шапки и отбрасывать их в сторону. Новиков уловил, что хозяин просит за шапку полторы тысячи афгани. Полез было в карман за своими командировочными, но Махмат остановил его взглядом. А сам сплюнул на землю и направился к другой лавке. Хозяин что-то закричал ему вслед, и тот вернулся. Новикову показалось, что Махмат назвал свою цену в двести афгани, и мысленно подивился такой метаморфозе. Прошло уже минут пять, но высокие договаривающиеся о продаже и купле стороны никак не могли прийти к соглашению. Плевался то один, то другой, потом, улыбаясь, жали друг другу руки и снова плевались. Похоже, что весь этот процесс доставлял обоим удовольствие. Наконец Махмат заорал что-то сердитое, кинул шапку на пол лавчонки и, подтолкнув Новикова, зашагал прочь. Хозяин тоже закричал вдогонку, затем выбежал за ними, поминая аллаха...

— Давайте шестьсот афгани, — сказал Махмат. — Сторговались...

В гостиницу Новиков вернулся, когда уже стемнело. Встретившийся ему в коридоре майор Вячеслав Петров, гостиничный сосед, сказал укоризненно:

— Запропал совсем. А тебя тут разыскивают по всему Кабулу. Телефонограмма тебе. У дежурного лежит.

Телефонограмма могла быть только из редакции. «Значит, какое-нибудь срочное задание, — решил Новиков. — Или, не дай бог, отзывают для какого-то дела. А мне надо завтра в Кундуз...» Развернув бланк, он никак не мог вникнуть в текст: «Люблю... целую... ждем...» Телефонограмма была от жены. Наверное, прочитала в газете его первый репортаж из Афганистана, наверное, всплеснула руками и помчалась к главному редактору.

Всегда оно так: чем труднее, тем лучше, чем опаснее, тем дороже. Можно было бы завтра выйти на связь, попросить кого-нибудь из собкоров вызвать по международному Москву. Но времени, как всегда, в обрез. Пока есть возможность, надо заполнять блокнот. Новикова еще ждали маленький Удут и песня «Гранатовый цвет». Спозаранок он собрался на аэродром — там наверняка окажется какая-нибудь воздушная «попутка»...

В этот раз ему не повезло. Одних суток не хватило. Выписался вчера из лазарета Ширахмат, и не стало уже в медбатальоне Удута.

...Накануне в лазарете появился дед мальчика и сказал, что хочет забрать Удута. Внук глядел на него растерянно и качал головой: не хочу. Дед что-то ему говорил, Удут по-взрослому соглашался, а круглые, как вишни, глазенки были заполнены непролившимися слезами.

Последний раз он побрел в солдатскую столовую, а потом убежал прощаться со своими русскими друзьями.

Прощался долго, чуть ли не весь день. К вечеру переоделся в свое. Дед упаковал пошитые Леной Лушниковой вещички. Лицо Удута было грустным и понимающим, как у взрослого человека. Перед тем как им уйти, пришел хирург Ремез с фотоаппаратом, сказал деду:

— Станьте рядом, я вас сфотографирую на память.

Наверное, дед не понял, потому что встал на колени и несколько раз поклонился. А Удут сорвался с места, подбежал к Лене Лушниковой, обхватил ее единственной рукой. Вот тут она не сдержалась, заплакала. И Надя Диденко не сдержалась. Уходил в неизвестную жизнь сын батальона.

Мальчик встал рядом с дедом. Тот приложил руку к сердцу, а Удут поднял вверх свою ручонку, сжатую в кулачок.