Василий Еловских - Четверо в дороге

— Сейчас будет речушка, — сказал он и добавил с затаенной усмешкой: — И вам придется полежать у меня на руках. Может, неохота? Ну тогда искупайтесь в ледяной водичке. Так сказать, на выбор.

Между кустами несся куда-то бурлящий поток воды. Он был широк и походил на горную реку.

— Может, еще и сплаваем, Серега.

— Чего на свете не бывает, Микола.

Сняв сапоги и брюки, громко охая, пошел через поток Никола. Сергей подхватил Эллу на руки и, сопя, тоже зашагал по воде.

Уже у противоположного берега Сергей споткнулся и упал, брызги воды попали Элле на руки и лицо, намокло пальто.

Входя в кусты, он сказал, приблизив к ее лицу свое:

— Тонюсенькая какая да легонькая. Застынешь в Сибири-то. Видишь, какие здесь ванны принимать приходится.

— Отпустите!

Элла отвернулась и попыталась освободиться от рук, которые держали ее. Нахал, как он смеет! Но Сергей еще сильнее прижал ее к себе.

— Не торопись!

Снова забулькала вода. Это была не речка, а озеро или огромная лужа.

Он поставил Эллу на землю и проговорил тихо, с легкой насмешкой и пренебрежением:

— Очень ты мне нужна.

Она почувствовала, что краснеет. В самом деле, почему она решила, что этот парень заглядывается на нее?..

Они вошли в дом, стоявший на краю деревни, у леса. Какой-то глубокой древностью повеяло на Эллу. Дом был ветх, с покосившимся полом, большущей русской печью, полатями, высоким порогом и маленькими оконцами. У стены стояла порыжевшая скамейка с резною спинкой. На столе — керосиновая лампа.

Хозяйка, длинная тощая старуха с толстым носом, даже не спросила, кто такие пришельцы, только поинтересовалась, куда едут, и сказала громким басом:

— Дохторов в нашей деревне нету. Уж как ее лечить — не знаю.

Эллу положили на кровать, на удивительно мягкую перину, укрыли одеялом. Сергей затопил железную печку и заставил Эллу выпить стакан горячего молока.

Никола растянулся на лавке, а Сергей, сев на полено и просушивая над печкой одежду, завел обстоятельный, как и подобает в таких случаях, разговор с хозяйкой.

— Что же это у вас медика нет? А если рожать кому иль, скажем, заворот кишок? Может, хоть бабка какая-нибудь знахарством занимается?

— По всей деревне только одна бабка — это я и есь. А я так тебя подлечу, что и ноги-то с постели подымать не будешь.

Она засмеялась, сотрясаясь всем телом и поджимая морщинистые губы.

— Скоро у нас тут не тока что дохторов, а вобче никого не будет.

— Как это?

— А Иртыш выживат. Весной на лодках плаваим, а в огородах, считай, до пол-лета вода стоит. Четыре дома и осталося только. Все в Новую Михайловку перебрались. Скоро и мы с сынком...

Эллу стало знобить. Все тело от ног до головы пробирала частая неуемная дрожь. Сергей и хозяйка положили на больную пальтишко, тулуп и еще что-то. Стало тяжело. Элла съежилась, высунула из-под одеяла голову и, чувствуя наступление легкой благодатной теплоты, слушала бабкин глухой басок:

— Наша-то деревня шибко старая. Сколько людей прожило тут жись свою. Когда Колчака угоняли, страшенная стрельба была. Особо возле церкви. А когда колхоз появился и кулаков ссылать стали, у церкви-то высоконький мосток сделали, и все туды на собрания сходилися. С мостка того мужики речи говорили. Шибко, помню, ругались. Мой кум Яков Данилыч, покойник, до того однажды в азарт вошел, что с мостка свалился и рубаху ну чисто надвое распластал. Встал и обеими-то половинками рубахи как пальтом запахиватся, чтоб пуп не было видно.

— Не жалей, бабка, — усмехнулся Сергей. — Вместо одной старой деревни десять новых построим.

— Да я чё... Я так. Посмотри-ка девку-то.

У Эллы опять кружилась голова, ее затошнило. Догадливая бабка быстро подставила к кровати таз. Сергей стал надевать сапоги.

— Ты куда, Серега?

— На кудыкину гору. Слыхал о такой? В Новую Михайловку.

Бабка подала Элле стакан воды. Зубы у девушки звонко постукивали о стекло.

Никола схватил с шестка кринку и, облив молоком штаны, подскочил к Элле. «Боже, какой неуклюжий», — подумала Элла..

— Она уже улыбается, — обрадовался Никола, — а выпьет кринку и вовсе хохотать будет. — Он обернулся к Сергею. — Вместе, что ли, пойдем?

Сергей махнул рукой — жест, который обозначал примерно следующее: брось, один схожу. Надвинув кепку на лоб, так что сломанный козырек прикрыл правую бровь, и тяжело вздохнув, Сергей вышел на улицу.

— Сколько до этой самой Новой Михайловки километров? — спросила Элла у бабки.

— Четырнадцать, ну а в грязищу-то, почитай, и все тридцать наберутся. Ухайдакаешься. У нас тут так.