Василий Еловских - Четверо в дороге

К столу подошел паренек в рабочей спецовке и спросил у Хлызова голоском, похожим на девичий:

— Меню можно взять?

Хлызов слегка кивнул головой.

— Берите, — ответил Ложкин.

— Сколько сейчас времени?

— Что? — переспросил Хлызов.

Ложкин поморщился: зачем переспрашивать? У Ложкина часов не было, а ходики, висящие возле буфета, показывали десять минут третьего.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени? — Голос у паренька стал нерешительным, и сам паренек, кажется, был готов убежать или провалиться сквозь землю.

Хлызов помедлил и ответил очень недовольным голосом:

— Двадцать семь десятого.

Когда официантка принесла тарелку с грибами, Хлызов погрозил ей пальцем:

— Я же просил маленьких груздей. А вы мне принесли каких? А?..

Ел он, впрочем, с большим удовольствием, неторопливо, широко разевая рот. Вилку держал в руках крепко, будто боялся, что она вырвется.

Принесли нельму с жареной картошкой и котлету.

— Грибки у вас, надо отдать справедливость, хорошие, — сказал Хлызов. — И картошка жареная, по всему видать, не плоха. Мы все же договорились с вами. Ну, а нельма пережарена. Суховата. А сухая она не вкусна. Не так ли? Очень прошу вас, милая девушка, заменить рыбу.

Официантка, не сказав ни слова, принесла другую порцию нельмы, поставила на столик какао и чай.

«Какая сговорчивая», — подумал Ложкин, чувствуя, как в нем растет раздражение против соседа. Он допил стакан чая и начал отсчитывать деньги. Хлызов пил какао и холодно посматривал на него.

— Расплатимся? — спросила официантка. Она была чем-то обрадована и мило улыбалась, чуть-чуть оголяя белые зубы. Ее черные большие глаза ярко блестели под длинными ресницами. Девушка была хороша — хороша своей юностью, простотой и какой-то детской наивностью. Даже подчерненные брови не портили ее свежего лица. Почему-то думалось, что она подкрасила их так, ради минутной забавы. Она, кажется, не умела сердиться и была очень доверчива.

— Какая вы сейчас симпатичная! — сказал Хлызов. — Веселая, и ямочки на щеках. Ну что же, что же вы стесняетесь?

Он говорил медленно, манерно. И улыбался. Морщины, которые тянулись на его лице от носа к подбородку, приобрели форму дуг. Улыбка казалась искусственной, как у плохого актера.

Хлызов взял официантку за руку.

— С вас девяносто четыре копейки, — торопливо проговорила она.

«Он с ней так, а она улыбается, — удивился Ложкин. — Надо же!»

Вставая, Хлызов сказал:

— Завтра вы нас должны накормить еще лучше. Поняли? Смотрите!

И он опять погрозил девушке толстым пальцем.

В раздевалке Хлызов был хмур. На его лице снова появилось выражение недовольства. Он неторопливо надел пальто с воротником из серого каракуля, шапку из такого же меха, сунул под мышку щегольскую папку с замком «молния» и пошел к выходу. Люди уступали ему дорогу.

Ложкин вышел вслед за управляющим. Хлызов повернул влево, а Ложкин вправо.

Пройдя шагов пять, Ложкин обернулся и сердито проговорил вдогонку Хлызову:

— А подь ты к черту!..

Поезд отходил в седьмом часу.

Декабрьское утро во всем походило на ночь: окна домов были темны и мертвы, как колодезные дыры; ни людей, ни машин, в синеватом свете уличных фонарей холодно поблескивали редкие снежинки. Надсадный вой ветра заглушал шум шагов. Был сильный мороз, градусов под сорок; я поднял воротник пальто и прибавил шагу.

Я не знаю, откуда она вынырнула. Это была маленькая тощая собачонка, из обычных дворняжек, с большим, опущенным, похожим на пустой мешок, брюхом и хвостом-обрубком, которым она вяло помахивала. Темная шерсть грубыми слипшимися клочьями свисала в разные стороны.

Бездомная...

Она упрямо и осторожно приближалась, неотрывно глядя на меня и опасливо останавливаясь, когда я поворачивал голову.

— Что ж ты бежишь за мной? — сказал я. — Покормить мне тебя нечем. И в тепло увести я тоже тебя не могу. Совсем зря бежишь.

Услышав спокойный голос, собака, очевидно, поняла меня по-своему — перестала с опаской поглядывать и смешно, деловито затрусила возле.

У Курганского пригородного вокзала в это утро было безлюдно и непривычно тихо; по укатанной, утоптанной тысячами ног скользкой, стеклянистой земле неслась и неслась жидкая поземка.

— Ну хватит, — сказал я собаке. — Давай, беги обратно. Сюда нельзя. Пошла, пошла!

Но она и не думала убегать.

Хорошо бы купить что-то и покормить собаку. Но буфет еще не работал.