Федор Кнорре - Рассвет в декабре

Надеялся я ему доказать, что он неправ. Так? А я прав. И я прав, это точно. Тогда почему я так добиваюсь себя оправдать и за что я обязан его помнить? Не обязан. Это точно. Так? А помню. И вот с вами на кухне затеваю беседу не к месту. Можете вообразить, что я человек сильной, чувствительной нежности? Нет, не воображаете?.. И правильно. Все идет согласно установленному порядку, и нечего хрюкать.

Вы, однако, со своим отцом все-таки сумели как-то подружиться, а у меня этого не предвидится… Нет, и ни в коем случае. Мои детки уверены, что, за исключением занимаемой мною должности, я существую исключительно для повышения ихнего уровня материального благосостояния. На что же я им еще? А дальше? А у них малюточки, лепетунчики в настоящий момент тоже подросли и вытянулись дылды девки… и дылдам подавай всего того же, только вдвое. Ладно, не возражаю, ладно, но неужто все так же просто, подобно как в «Клубе из жизни животных», какой-нибудь морской перликан толстоносый — втыкает птенцам в глотку рыбок-лягушек на корм, учит в воду шлепаться, а зачем это он делает, ему самому совершенно неизвестно… Ну извините, это совсем не к месту, это у меня вырывается. Не к месту, нет, не к месту…

Хохлов встал, как будто с удивлением огляделся: куда это его занесло — и крепко растер себе широкими, толстыми ладонями лицо.

— Больше никого у меня в жизни не осталось… в живых… Он последний был. Как родного похоронил. Не поверите? Самому не верится.

Он постоял в дверях, собираясь уйти, раза два обернулся, точно хотел что-то сказать, но только закряхтел со стоном и, как бы махнув рукой, вышел.

Квартира номер двести семьдесят четыре, бывшая в течение трех дней центром внимания для жильцов всего подъезда дома номер сто двенадцать Б, снова стала тем, чем была до происшедшего в ней события: одной из тысяч квартир в сотне многоквартирных корпусов.

Жена Алексея Алексеевича, ночевавшая во время его болезни на диване в столовой, переехала обратно в опустевшую спальню и потихоньку плакала там по ночам. Нина, тоже потихоньку от матери, плакала в своей комнате. Вместе они почему-то никогда не плакали, точно в доме было два разных горя — у каждой свое. И каждая была уверена, что настоящее горе только у нее.

В столовую никто из них не заглядывал: она стала как бы нейтральной зоной. Обедали и чай пили на кухне.

Об умершем они никогда не разговаривали. Вероятно, каждая считала все, что его касалось, своим делом. И никого не желала туда пускать.

— Надо заплатить за телефон, за электричество, — сказала мать, приподнимая крышку кастрюли и как-то недоуменно заглядывая внутрь. Кастрюля стала непомерно велика, чтоб готовить всего на двоих.

— Ладно, схожу.

— Квитанция и деньги в маленьком ящичке.

Нина встала и, слегка волоча ноги в ночных туфлях, прошлепала в спальню. Слышно было, как она отодвигала ящичек, затем наступила долгая пауза, тишина, потом с треском ящичек был захлопнут, и Нина вернулась в кухню медленной, но твердой походкой.

— Что это значит? Откуда эти деньги?

— Какие деньги? Где? Я же тебе сказала!

— Где-где! В твоем ящике. Откуда столько денег?

— Украла. Банк ограбила. Тебе что за дело?.. Еще допрашивать! Подумайте!

— Откуда взялись эти деньги? — бесстрастным голосом настойчивого следователя повторила Нина, и мать это тотчас уловила.

— Следователь явился! Не лазай по чужим ящикам. Прокурор!

— Ты сама сказала…

— Я сказала: заплати за электричество. А не копаться носом.

— Они сверху лежат. Я машинально… Противно… Ты у Хохлова взяла! Говори!

— Хоть у Петухова!.. Я не себе взяла. Можешь идти книжки свои читать, я сама заплачу.

— Как ты смела! Это позорно… У какого-то Хохлова, тебе не стыдно!..

Пытаясь сохранить невозмутимое спокойствие, мать схватилась без надобности за крышку кастрюли, но вдруг с сердцем отшвырнула ее на плиту. Крышка свалилась, загремела и колесом покатилась по полу, оставляя за собой мокрый след по шашечным квадратикам.

— Тебе, моя милая, обидно!.. Такой уж он нехороший — гадкий дядя Хохлов! А ты, доченька, у нас горденькая! Прямо бы ему в рожу эти деньги, двести семьдесят пять рублей, так и швырнула!

— Уж не приняла бы с поклоном! Вообще в руки бы не взяла.

— Кланялся-то мне он, а не я ему, все равно спасибо тебе за поучение! Я ему деньги швырну, и моя гордость во мне павлиний хвост распустит, а старушонка Маргарита пускай помучается остаток дней!.. Недолго ведь: может, месяц, может, поменьше.