Аркадий Филев: Горизонты

Второкурсники чувствовали себя полными хозяевами, они же проводили и политучебу на всех курсах, кроме нашего. На своем курсе мы стали выступать с докладами, готовясь к ним солидно и обстоятельно.

А дни бежали быстро. Мы отчитались за практику, сдали кое-какие окончательные зачеты. Однажды Николай Григорьевич сказал нам, что кое-кого будут рекомендовать для преподавания в школы колхозной молодежи. Особенно требуются кадры по общественным наукам. Придется дополнительно заниматься. Он сообщил, что на педсовете рекомендовали и меня. Но мне хотелось стать литератором, и я начал ходить на кружок «Словесник», в который записалось несколько человек. В то полугодие я глотал книгу за книгой…

Мне казалось, что самая сложная, а потому и тяжелая работа — учить в старших классах. Так я думал тогда. Но позднее, когда поработал во всех классах средней школы, я пришел к другому выводу. В школе нет простой работы — это верно, но мне почему-то кажется, что всего сложнее воспитывать первоклассников. Посудите сами, перед вами сидят за партами, скажем, сорок малышей. Для них земля, деревья, птицы, голубое небо и все-все — полная загадка. Они пришли познать мир и смотрят на все окружающее широко раскрытыми доверчивыми глазами.

Прошел год, а я все еще вижу перед собой лодейских первоклашек. Малышей надо научить, как входить в класс, как сидеть за партой, когда следует поднимать руку, а когда не надо. Нужно научить их говорить, писать, читать, различать добро и зло. А как познать мир? Кто введет их в прекрасную мастерскую, которая именуется природой? Только и только учитель! От него зависит, будет ли наш малыш настоящим хозяином в этом чудесном мире, или он уподобится случайному прохожему. Как все это непросто! И все начинается с первоклашек. И я хочу, сказать коллегам: храните этот класс, берегите первое детское восприятие. Нас нередко посещает равнодушие, — избегайте непрошеного гостя, не сделайте и своего воспитанника равнодушным, не допустите, чтобы душа маленького человека рано состарилась.

Рассказов о нашей жизни в деревне в роли «шкрабов» у нас было много, особенно у Феди-Феди. Он хвалился, что жил там припеваючи, времени свободного было — «во!», и поднимал большой палец, питался — «во!», веселился — «во!»…

Он доставал из кармана массивные часы, открывал ногтем крышку и, показывая карточку, спрашивал:

— А кто это тут? А это девушка Галя. Видите, какие брови… И хитра, плутовка, завлекательна, — и, захлопывая крышку часов, опускал их на цепочке в карман. — Кончу, поеду туда…

Федя-Федя за практику сильно изменился. Веселость его неожиданно сменилась озабоченностью. Он часто бегал к техникумскому почтовому ящику, где по буквенным ячейкам раскладывались наши письма. Он получал письма каждую неделю. И все писала ему Галя. Начинала она каждый раз несколько высокопарно: «Здравствуй, высокочтимый Федор Федорович! Пишет вам известная…», и дальше шло подробное описание дел и событий, которые произошли в их хозяйстве.

— Хорошая будет у тебя хозяйка, — слушая Федю-Федю, говорили мы. — Будешь жить, как у Христа за пазухой.

Как-то Федя-Федя сообщил, что внизу меня ожидает, какой-то молодой человек. Я быстро сбежал по лестнице и сразу угадал в объятия Романа Федоровича.

— Чертушка… И не пишет, — упрекнул меня Роман.

— На практике был. Закрутился.

— Не женился еще?

— Сначала женим вот нашего Федора Федоровича, — кивнул я в сторону почтового ящика, у которого стоял Федя-Федя. — Женим его и посмотрим, что из этого получится. Ну, а ты как?

— Уезжаю вот на учебу… В Ленинград.

— Молодец, Роман, — одобрительно хлопнув его по плечу, сказал я. — Лодейка-то как без тебя?

— Проживут. Нового пошлют. А я в хирургию…

Спустя недели две ко мне подошел Гриша Бушмакин и сунул в руки газету:

— Читай! Началась нешуточная заварушка…

В газете сообщалось, что 27 февраля 1933 года в Берлине было подожжено здание рейхстага. Тогда этому факту многие не придали особого значения. Это, мол, дело самих немцев, подожгли, пусть сами и тушат. Но пожар разгорался, огненные языки прорывались все дальше и дальше, воровски переползали чужие границы. Кто из нас мог тогда подумать, что через каких-нибудь семь-восемь лет пожар заполыхает у наших очагов…

Каждый год наш военрук проводил с выпускниками военные игры. Дошла очередь и до нас. Три параллельных курса разделились на две группы: одна должна была наступать, другая — обороняться. Я попал в «наступающих» и радовался. Какой интерес сидеть в обороне! Километров десять мы «гнали противника». Мы бежали лесом и не видели никого. И только хотели сделать привал, как узнали, что «противник» захватил нашу «разведку», и мы, главные силы, начали отходить. Но тут справа и слева заговорили трещотки — «орудия противника», и «противник», расстроив наши ряды, смял нас.