Владимир Попов - Обретешь в бою

После этого разговора Рудаев засел в техническом отделе. Недоработок, ошибок в проекте конверторного цеха оказалось множество. И самая чудовищная ошибка была допущена в расчете котлов. Технологи почему-то вдвое занизили количество отходящих газов, а энергетики рассчитали котлы на среднеарифметическое их количество, не приняв во внимание нагрузку во время пик. В чем-то можно было здесь провести аналогию с московскими станциями метро в часы пик, когда сотни людей толпятся на подходах к эскалаторам. И вот по этому проекту, не изменив его ни на йоту, строится цех в Приморске. Почему? Спешка? Дорого обходится такая спешка государству. И как это получается, что ошибки не исправляют, а множат. Видят, осознают, иногда каются — и… множат.

Надо бить тревогу, надо протестовать. Но кто прислушается к голосу профана в этой области, да еще человека с запятнанной репутацией? Ему прежде всего необходимо приобрести союзников, заручиться поддержкой. Кого? Троилина? У него хватит технической смекалки, чтобы вникнуть в недостатки проекта, но не хватит мужества поставить вопрос ребром, тем более что он находится под влиянием Гребенщикова, а тот, работая куратором по строительству конверторного цеха, ни словом не обмолвился о его недочетах и, защищая себя, не станет хаять проект. Больше того, постарается убедить директора, что Рудаев предпринял демарш, намереваясь подложить свинью руководству завода, изобличить его либо в техническом недомыслии, либо в отсутствии гражданской смелости, доказать, будто все кругом — не больше чем сторонние наблюдатели, только он один правоверный, принципиальный. Но стычка в масштабе завода, какой бы характер она ни носила, не- так уже пугает. Вот если придется схватиться со строителями, с проектным институтом, да не с одним! Моська лает на слона. Остается рассчитывать на Даниленко. Этот все поймет. Завод для него — кровное детище, он несет за него моральную ответственность. Помимо того он достаточно закален в столкновениях с противниками любой категории.

Рудаев по-прежнему ходил в цех, но уже не столько смотрел, как работают люди, сколько расспрашивал их. Учуяв его жажду пойти в бой с открытым забралом, они охотно начиняли его своими соображениями. Не каждый мог сказать, как надо переделать тот или иной узел, но почти каждому было известно, где таятся огрехи, в чем они.

Окончательно убедившись в том, что позиции его правильны, Рудаев шлет Даниленко телеграмму с просьбой направить на завод проектировщиков и специалистов-конверторщиков. Шлет, хотя и знает, что негде тому взять специалистов, раз в области только один конверторный цех, да и он старый-престарый. Об этой своей акции сообщает Троилину — тот не любит, когда нарушают иерархию.

Даниленко молчит, возможно, его нет на месте, а Троилин откликается мгновенно достаточно выразительной телеграммой: «Вашей инициативностью сыт по горло».

Чтобы не терять больше времени, Рудаев отправляет телеграммы сразу в шесть адресов, включая Комитет народного контроля. Текст тревожный: «Прошу приостановить строительство конверторного цеха на приморском заводе до устранения грубейших просчетов типового проекта. Повторение ошибки — это преступление».

Отправил — и задумался. Перехватил. Забыл о дипломатии, о субординации, о последовательности обращений в инстанции. Но если идти по ступенькам, а их много, как раз дойдешь до последней, когда цех будет закончен. Сейчас еще есть возможность воевать, и воевать нужно на широком фронте. А что телеграмма резка и неумеренно категорична, так это, пожалуй, даже к лучшему. Звучит как сигнал бедствия, как SOS, и хоть кого-нибудь встревожит.

Не было бы у него печального опыта делать уступки, возможно, он повел бы себя иначе. В самом деле: стоит ли так уж испытывать свою судьбу? Ведь не зря существует спасительная русская пословица, оправдывающая пассивность и смирение, — «Плетью обуха не перешибешь». Придерживаясь этой житейской мудрости, можно спать спокойно, особенно если считать за обух всякого, кто хоть чуть выше тебя по должности. В его положении, исходя из инстинкта самосохранения, самым правильным было бы притихнуть на некоторое время. И что ему, больше всех надо, что ли? Существует проект, разработанный и утвержденный, не суйся поперек батьки в пекло. Но разве он не перестал бы уважать себя, если бы стушевался и смолчал?

А почему молчат другие? Гребенщиков, к примеру? Не обнаружил недостатков в проекте — это одно, это можно простить, но если смотрит на них сквозь пальцы… А сами проектировщики? Им-то наверняка прожужжали уши, и «комплиментов» они нахватались достаточно, однако помалкивают.