Николай Чевельча - Рядом с молниями

Маршал замолчал, затем обратился к генерал-полковнику Ефимову:

— Что это с ними, Павел Иванович? Или они действительно верят в свою правоту, или защищаются?

— Надо разрешить им довести дело до конца, — ответил Ефимов.

Заседание закончилось. Маршал задержал у себя Климова, Смирнова и Василевского и двух генералов, ответственных за вооружение и работу полигонов.

— Необходимо вам, — он кивнул генералам, — и вам, товарищ Василевский, немедленно вылететь на полигон к генералу Вознюку. Возьмите все расчеты по временному графику. Тщательно его проработайте. Когда будет ясно, что можно проводить практическую работу, вызывайте на полигон подразделение лейтенанта Федченко. Оно подготовлено и, кроме того, это его замысел, ему и доводить его до конца. — Маршал помолчал. — Я требую, чтобы вы, товарищи, поняли, что поездка на полигон — важнейшая боевая задача.

Все поднялись. Маршал подошел к Климову, взял его за руку:

— Владимир Александрович, я очень рад, что ты прибыл на Военный совет и вел себя достойно, не прятался за спины подчиненных. Будет все готово, вместе полетим на полигон. А теперь идите.

В вестибюле их остановил адъютант члена Военного совета.

— Товарищ полковник, — обратился он к Климову, — вам билеты в театр, для вас и подполковника Смирнова. Генерал-полковник просил, чтобы вы обязательно сходили.

— Ну что ж: приказ начальника не обсуждается, — рассмеялся Климов. — Надо ехать в гостиницу, времени мало.

— Да-а, остается позавидовать вам, — вздохнул Василевский. — Не помню, когда в последний раз был в театре.

— Не огорчайся, — улыбнулся Климов. — Следующий раз — твой.

Они крепко пожали друг другу руки. Василевский направился за документами: через два часа ему предстояло вылететь на полигон. А Климов и Смирнов поехали в гостиницу.

До начала спектакля оставалось полчаса. Они шли через сквер к театру, разглядывая гуляющую публику, ребятишек, толпившихся у лотка с мороженым.

— А знаете, кого вспомнил, увидев этих птенцов? — живо сказал Смирнов. — Того мальчишку, которого зимой спасли.

— Интересно! — Удивился Климов. — Тот, из детского дома?

— Он самый. Стоит и тоже мороженое ест и улыбается. «Здравствуйте, дядя Миша», — говорит. Я его спрашиваю: «Откуда ты меня знаешь?» — «Я ему сказала об этом, Михаил Иванович». Оборачиваюсь — и на тебе — Наталья Васильевна. «Гуляли мы с Гришей, — говорит, — видим — ваша машина, думаем, может, подвезете». А сама улыбается. Поговорили мы немного, сначала к детскому дому завернули, а потом Наталью Васильевну до обсерватории...

Климов молчал, лицо его приняло какое-то отрешенное выражение.

«Переживает... И как ему не хватает человеческих радостей в жизни!» — думал Михаил Иванович, всем сердцем желая счастья ставшему дорогим ему человеку.

Смирнов сидел в своем кабинете и что-то быстро писал. Не поднимая головы, прервал рапорт вошедшего Федченко:

— Садитесь, садитесь.

Потом снял телефонную трубку, набрал номер и сказал почтительно:

— Это опять я, Павел Иванович. Справку о том, как выполняется решение партактива подготовил. Сегодня же вышлем ее вам... Как вы сказали? Маяки?.. Будут и маяки, Павел Иванович. Один из них сидит передо мной. Лейтенант Федченко, он самый. Инициатор соревнования за сокращение нормативов.

...А все произошло на последнем партактиве. После доклада полковника Василевского, выступившие говорили как-то уж слишком осторожно: дескать, дело новое, прежде чем принимать конкретные обязательства, неплохо бы все сначала хорошенько взвесить. И тогда начальник политотдела с надеждой посмотрел на него, командира первой батареи, Федченко. Василевский тоже не сводил с Павла глаз. И вот он на трибуне. Его выступление заняло всего пять минут. «Ждать нам некогда. Те нормативы, которые предусмотрены для приведения ракет к бою, необходимо пересмотреть в сторону сокращения. Мы тут подсчитали, посоветовались и решили на первых порах снизить норматив. Поначалу добьемся высокой классности, овладеем одной-двумя смежными специальностями, а в перспективе — добьемся полной взаимозаменяемости. Ничего этого, о чем я сказал, мы не достигнем, если не будем хорошими товарищами, помощниками друг другу в службе и вообще в жизни...»

После его выступления в зале воцарилась тишина. Потом Василевский хлопнул в ладоши и зал обрушился аплодисментами. Были, конечно, споры, возражения, но все последующие ораторы стали выходить на трибуну уже с готовыми обязательствами.