Юрий Герман - Наши знакомые

— Ну, Туся? — спросил Альтус. Он часто у нее так спрашивал, и она никогда не знала, что ответить. Она взглянула на него. Он сидел, откинувшись в угол, глаза его мягко блестели в полумраке машины. Она оперлась рукою об его колено и быстро поцеловала в губы.

— Только ты, пожалуйста, осторожнее, — шепотом сказала она, — я твои повадки знаю. Вон даже Медведенко велел «не зарываться». Слышишь, Леша?

— Слышу.

— Отвечай тогда.

— Что же мне отвечать?

— Что не будешь.

— Ну, не буду, — сказал он улыбаясь.

— Ведь если тебе еще раз в живот попадут, — зашептала она, — то уж наверняка. Слышишь, Леша? Ну, почему ты улыбаешься, как тебе не стыдно!

— Ах, и дождь будет, — нараспев сказал Тарасов, — поглядите, товарищ начальник!

У вокзала Альтус простился с Тарасовым.

— Ну, счастливо, — говорил Тарасов, моргая, — счастливо, товарищ начальник! Уж вы позвольте, я назад Антонину Никодимовну доставлю. Что ж ей одной возвращаться. Да и дождик сейчас польет. А у меня делов никаких — в гараж ехать. Медведенко не велел за ним возвращаться.

— Ну ладно, — сказал Альтус, — спасибо.

До отхода поезда было еще одиннадцать минут. Альтус поставил чемодан в купе и вышел.

— Ну вот, — сказал он, крепко беря Антонину под руку, — пойдем еще пройдемся…

Они шли молча, поглядывая друг на друга, встречаясь глазами.

— Ты тут тоже, — сказал Альтус, — как его… ешь аккуратно.

— Да.

— И Медведенку к себе позови. Поставь ему чаю, пусть с Федором повозится.

— Да.

— Ну, ты умеешь, — сказал Альтус, — не мне тебя учить.

Помолчали.

— Знаешь, — улыбнулась Антонина, — мне кажется, я всю жизнь буду тебя провожать.

— Это плохо?

— Да. То есть нет. Может быть… — Она все еще улыбалась растерянно и пугливо. — Знаешь, — сказала она, — я очень хочу куда-нибудь поехать с тобой. Я уже немного устала от этого.

— И я, — сказал он. — Но ведь это еще даже не начало, Туся. Это еще перед началом, — он крепко стиснул ее руку. — Еще даже начало впереди. Еще все будет. Ведь ты еще только начала работать в полную свою мощь.

— Ты про меня как про паровоз сказал! — улыбнулась Антонина. — Или как про электрическую станцию.

— Ну, извини, но ведь это же правда?

— Да, правда. Правда, что даже начало впереди. И я ведь тоже так всегда думаю! И что все еще будет…

— Непременно!

— Но мне много лет, Леша. Очень много.

Он рассмеялся, и лицо его сделалось отчаянно озорным.

— Это вздор, это чистый вздор! — смеясь, говорил он. — Как же мне тогда жить, а? Если ты старуха, то кто же я?

— Погоди! — попросила Антонина. — Не спеши. И скажи мне чистую, самую настоящую, единственную правду. Это опасно — куда ты едешь? И почему вдруг охотничье ружье? И ты опять штатский, да?

Лицо Альтуса стало серьезным.

— Мы же договорились, что ты никогда не будешь про это спрашивать! — сказал он с мягкой укоризной в голосе. — Договорились, правда?

Она кивнула, глядя в его глаза.

— А насчет опасности, знаешь… — он помедлил. — Не заставляй меня врать. Кстати, помнишь, на днях ты рассказывала мне о докторах-чумологах? Забыла? Вот, допусти на секунду: ты врач-эпидемиолог, тебя посылают на чуму, где не исключена возможность заражения и гибели, — как бы ты поступила? Смогла бы отказаться?

— Ну что ты! — испуганно отмахнулась Антонина.

— Вот видишь! А теперь представь себе, что мне предстоит… принять, что ли, участие, — напряженно сказал Альтус, — участие в… попытке предотвратить эпидемию… вроде чумы…

— Да, я понимаю, прости! — быстро сказала Антонина. — Прости меня, пожалуйста. Хорошо?

— Простил.

— Честное слово?

Они вернулись к его вагону.

— Я счастлива, — сказала она с глазами, полными слез, — я счастлива, Леша. Ну, давай поцелуемся.

Он поцеловал ее крепко, несколько раз.

— Иди, иди, — говорила она, — иди же, поезд сейчас тронется.

Альтус еще поцеловал ее в подбородок и пошел за медленно двигающимся вагоном. Проводник отчаянно шипел и ругался. Она еще видела Альтуса плащ. Колеса все неистовее бились где-то глубоко. Наконец мигнул и скрылся красный сигнал последнего, международного вагона, и вдруг сразу сделалось просторно и тихо.

«Предотвратить чуму! — с внезапным ужасом подумала она. — Чуму. О чем он говорил?»

С бьющимся сердцем Антонина постояла немного, потом медленно вышла с вокзала и огляделась вокруг. На площади вспыхивали голубые искры трамвайных разрядов, по ступеням поднимались вереницей новые пассажиры, город гремел, пели разноголосые автомобильные гудки.