— Дура. У Февронии земли-то сколько осталось от мужа? Не знаешь? А я знаю. Опять же заимка, крестовый дом с надворными постройками. Кони, овцы, рогатый скот.
— К чему этот разговор клонишь? — Митродора закрыла книгу.
— А к тому, что Ваське все это богатство может достаться. Известно, ваш брат бабы. Волос-то у вас долог, зато ум короток. Выйдет замуж за этого красавчика и нам шиш покажет.
Митродора несколько раз щелкнула медными застежками книги.
— Не пойдет она взамуж за табашника, не будет на то моего благословения. В скит упрячу. — Сухопарое тело Митродоры, одетой во все черное, казалось, тряслось от злобы. — Хватит нам пересудов из-за одного Савелия. Не мешай, мне помолиться надо, — уже более спокойно сказала она мужу.
Лукьян вышел, постоял у дверей, прислушиваясь к монотонному голосу Митродоры, читавшей Апокалипсис.
«Забубнила, молельщица, лучше бы за снохой глядела», — подумал Лукьян и прикрыл вплотную дверь за собой. — Нестор! — крикнул он сыну с крылечка. — Запряги Гнедого. Поеду на ток.
Там было непривычно тихо. Только возле барабана, отвинчивая гайки с крепления вала, сидел машинист молотилки Кирилл Красиков. Лукьян вылез из коробка, привязал лошадь и не спеша направился к машинисту. Поздоровался.
— А где твой помощник? — спросил он про Василия.
— Ушел за водой.
— Ну как, подвигается дело?
— Помаленьку.
— Значит, утре можно подводы направлять к тебе за машиной?
— Пожалуй, можно, — после короткого молчания ответил Красиков. — Вот только вал маленько покосило. Придется в кузницу везти. Пока подводчики будут кормить коней в Косотурье, кузнец успеет выправить вал. Вот и Василко идет, — завидев Обласова с ведерком воды, заметил Кирилл.
— Здравствуй, Лукьян Федотович, — Василий поставил воду.
— Здорово, — неохотно отозвался Сычев. — Не раздумал ехать в Камаган? — спросил он Обласова и отвел глаза в сторону.
— Большой охоты нет, но против отцовской воли не пойдешь. Поживу до покрова, а там будет видно.
Лукьян хмыкнул и поиграл кнутовищем по сапогу. Ему не хотелось, чтобы Обласов поехал в Камаган, но боязнь навлечь на себя гнев своенравной Февронии заставила его скрывать это.
— Дело тут такое. Приневоливать тебя не будем. Хошь — езжай с Кириллом, — кивнул он в сторону машиниста, — хошь — оставайся дома.
Поговорив с машинистом, Лукьян уехал. Оставшись одни, Красиков с Василием, закончив с барабаном, уселись покурить.
— Что, в работники к Февронии нанимаешься? — спросил Кирилл.
— Что сейчас делать в деревне? Хлеб обмолотили, а корма тятя один вывезет с лугов. Не шибко их много, — продолжал Василий. — Да и скотины-то — лошадь да корова с телкой. Пороблю у Бессонихи.
— Слышал я, что во время молотьбы ты с хозяином посапался?
— Было дело, — отозвался Василий. — Сам, поди, видишь, какой зарод соломы отмахали, — кивнул он на стоящий вблизи стог.
— А какой толк? — спокойно спросил Красиков, — Все равно тебе пришлось таскать солому.
— Что я мог больше сделать? Бросить? Лукьян не стал бы молотить наш хлеб.
— Пойми, Вася, в одиночку мы ничего не добьемся. — И стараясь говорить понятнее, Кирилл продолжал: — Вот, допустим, вы с Прохором отказались носить солому. Лукьян взял бы вместо вас другую пару мужиков. Так?
— Так, — поддакнул Обласов.
— А теперь слушай присказку. Заставил отец сына переломить голик. Как тот ни старался, ничего не получилось. Тогда отец и говорит: а ты развяжи да по прутику и ломай. Значит, в чем сила? Разумей.
Василий с удивлением, как будто видел его в первый раз, посмотрел на машиниста. Значит, правильно говорили косотурцы про Красикова, что он за какую-то политику сидел в тюрьме. Обласов замялся и спросил несмело:
— Дядя Кирилл, а вправду говорят, что ты сидел в тюрьме?
— Правда, — твердо ответил машинист.
— А за что тебя садили?
— За то, что вместе с рабочими Челябинского плужного завода бастовал против таких же потогонов, как Лукьян.
— Ишь ты! — в восхищении произнес Василий и подвинулся ближе к собеседнику.
На следующий день, погрузив на телеги с помощью возчиков молотилку, они выехали в Косотурье. Там, пока Кирилл с кузнецом выпрямляли чугунный вал, Василий направился к Камышному озеру, отвязал лодку и загнал ее в узкий проход камыша. Он ждал Гликерию.
Пригретый солнцем, Василий задремал. Послышалось гоготанье гусей. Обласов выглянул из своего укрытия. Так и есть: Глаша.
На руке ведро. Вот она взошла на плотцы и, сделав руку козырьком, внимательно оглядела берег, ближние огороды и бани. Нет никого. А где же Вася? Заметив Василия, порозовела. Помахала ему рукой.
Читать дальше