Юрий Авдеенко - Лунная радуга. Этажи

Я смотрел в окно восьмого этажа.

Внизу лежал двор. Белый и грязный, с лужами и красными проталинами кирпичей. Внизу шла девушка. Она ступала неуверенно. И часто озиралась по сторонам. Я не мог разглядеть ее лица. Только волосы, яркие, как солнце.

Монтажники рыли траншею. Девушка остановилась возле них и что-то спросила. Один из монтажников показал лопатой прямо на меня.

Крановщик включил мотор. Крюк, повизгивая, двинулся вниз. Девушка запрокинула голову. Мне хотелось быть там, на крюку. В секунду очутиться возле нее.

Василий удивленно посмотрел на меня:

— Знакомая?

— Очень даже…

— Ничего себе. Арматура в порядке, — сказал Василий.

Поправив кепку, я пошел на лестницу…

Она стояла на другом конце лужи. Я не стал обходить лужу. Ступал по воде и смотрел на Аллу. Она улыбнулась. Это была прежняя улыбка — милая и немножко задорная.

Какое-то время мы меряли друг друга взглядом. Потом Алла — у нее был отдохнувший, холеный вид — сказала:

— Думала побродить с тобой, а теперь надо сушить носки.

Я взял ее под руку, и мы пошли к дороге.

— Как ты живешь? — спросила она.

— Я живу хорошо. У меня своя комната. Есть где принимать гостей.

По пути зашли к Шурочке в буфет. Я пропустил Аллу вперед. И Шурочка растопырила ротик от удивления. Я не сомневался, завтра об Алле будет знать весь городок.

— Шурочка, мне нужна бутылка вина. Самого лучшего. И вон те конфеты…

Когда вышли из буфета, она спросила:

— Зачем вино?

— Какая наивность! Может, я хочу соблазнить тебя…

Точно назло, соседка оказалась в кухне. И заглянула в прихожую, когда мы вошли.

— Здравствуйте, — сухо поздоровалась Алла.

— Добрый день, — ответила соседка.

Я закрыл дверь.

Алла взяла меня за голову и поцеловала в ежистые волосы. Она сказала:

— Можно, я сниму туфли? А то мне кажется, я выше тебя.

— Почему ты пришла? — вопрос был не очень тактичный, но я считал, что имею на него право.

— Разуйся и ты, — сказала она. — Носки нужно высушить на батарее.

Пить вино из старых эмалированных кружек хорошо только в компании своих ребят.

— Ты уж извини, — сказал я. — Рюмок нет. И стаканов тоже нет.

— Время от времени я буду приходить к тебе неожиданно, — сказала она, отхлебывая из кружки.

— Наверное, я старею, — сказал я. — Но неожиданности раздражают меня.

Она усмехнулась, точно плюнула, взяла из пачки сигарету.

— Нужно поговорить, — сказал я.

— Говори… Это гораздо интереснее, чем молчать.

— Хорошо. Только прежде чем сказать, будем думать… А не играть в словесный пинг-понг.

— Ты научил меня играть… Я переняла у тебя массу привычек. И самую скверную — хамить. Старшим, друзьям, подругам, пассажирам…

— Все понемножку хамят друг другу… На нервной почве.

— Думаешь, я псих?

— Я ничего не думаю. Я давно о себе не думаю, — понимаешь? Вначале я приказывал не думать, а думал… Сейчас же все идет само собой. Как скорость на льду. Когда набираешь, вкладываешь силы, а потом летишь, словно так было всегда.

— Чего же ты ищешь в жизни? — спросила она, спросила со злостью, которую хотела скрыть.

— Золотую рыбку, — ответил я. — Глупо?

— Я понимаю… Мы часто спрашиваем, заранее зная, что на это ответить ничего вразумительного нельзя. Мне кажется, это потому, что мы мало творим. Вторим чужие фразы… Так же как: «Что ты хочешь этим сказать?», «Для чего ты живешь?» И с сомнением невежд пытаемся добраться до истины, представляя ее прямой и твердой, будто гвоздь. Я понимаю это. Но, может, я дура… Потому что уже было несколько случаев, когда я спрашивала себя: «Алка, для чего ты живешь?» Первый раз это случилось нынешней зимой в Душанбе. У меня была трудная ночь. Я ревела как проклятая… Я спрашивала сама себя. И не могла спрятаться за спасительный, заранее уготовленный ответ…

Она умолкла, положила на стол затухшую сигарету, забросила ногу за ногу, обхватив коленку руками.

— Еремей как-то сказал мне, что у каждого должны быть свои этажи. Понимаешь, люди должны не только строить этажи, но и подниматься на них, расти…

— Расти, — она покачала головой. — Но все же не могут быть космонавтами или киноактрисами… Кому-то нужно и в самолете лимонад разносить. Мне. А почему?

— Обидно?

— Допустим. И опять же… Полное несоответствие с теорией этажей. Бортпроводница есть бортпроводница. Это потолок. И подниматься ей некуда. Разве только с самолетом.

Вынув пробку из горлышка бутылки, я заново наполнил кружки. Отхлебнул и сказал: