Николай Шундик - Белый шаман

Ещё три раза стрелял Ятчоль в нерпу, и всё мимо. Но вот вышло так, что раздалось сразу два выстрела в одну и ту же нерпу – Ятчоля и молодого охотника Тымнэро. Скорее всего попал Тымнэро, однако Ятчоль стал быстро раскручивать над головой акын, стараясь тем самым доказать, что Пойгин оказался неправ: он всё-таки попал в нерпу. Тымнэро подмигивал товарищам, приглашая посмеяться над позором Ятчоля.

Однако нерпу мало убить, её надо ещё вовремя зацепить крючками акына. Ятчоль бросил акын мимо нерпы. И опять взрыв хохота прокатился над косой у Моржового мыса. Ятчоль быстро выбрал из воды длинный линь, торопясь сделать второй бросок. Свистнул линь, взмыла в воздух колотушка с крючками. И опять мимо. Третьего броска Ятчоль сделать не успел – нерпа утонула.

– Я сегодня убью Пойгина! – в отчаянии погрозил Ятчоль.

– Промажешь! – насмешливо сказал Тымнэро и, вскинув карабин, метко поразил следующую нерпу.

Вечером жена Ятчоля Мэмэль – Нерпа – у соседей сетовала на свою судьбу:

– Лучше бы ослепнуть, чтоб не видеть, как вселяется в мужа ярость медведя. Схватил карабин и кричит:

– Посади меня на цепь, а то беда будет. Убью Пойгина – судить станут.

Слова эти передали Пойгину.

– Пойду посмотрю на него, – сказал Пойгин. – Если сам себя на цепь посадил, значит, боится встречи со мной. А я всё-таки ещё раз сегодня гляну ему в глаза…

И вот Пойгин вошёл в дом Ятчоля. В первой комнате было пусто и грязно. Впрочем, у Ятчоля всегда было грязно – и сейчас, и тогда, когда жил в яранге. В дом перешёл одним из первых и сразу же сделал его ещё грязнее яранги. Пахнет пережжённым нерпичьим жиром, кислыми шкурами, мочой. Печка полуразрушена, на полу немытая посуда.

В соседней комнате послышался пьяный голос Ятчоля:

– Мэмэль, где ты там? Дай мне ещё бумаги и другой карандаш. Этот сломался.

Пойгин отворил дверь и увидел Ятчоля, сидевшего на полу. Он действительно посадил себя на цепь: один конец был замкнут тяжёлым замком на спинке кровати, а второй обмотан вокруг шеи. На полу недопитая бутылка спирта, железная кружка и чайник, опрокинутый набок, из которого вылилась вода. Тут же было разбросано несколько листков бумаги, вырванных из тетради. Сидя спиной к двери, Ятчоль безуспешно пытался отодрать от грязного пола один из бумажных листков.

– Мэмэль, где ты? Вытри пол. Дай мне ещё бумаги и карандаш…

Длинная цепь гремела на полу. Ятчоль порой поправлял её на шее, потом опять тянулся к листку. Почувствовав наконец, что за его спиной кто-то стоит, он повернулся и вдруг встал на четвереньки, буравя Пойгина налитыми кровью пьяными глазами:

– Ты зачем сюда пришёл?

Пойгин не ответил. Скинув гремящую цепь с шеи, Ятчоль бросился к кровати, запустил руку под тюфяк, выхватил карабин.

– Убью!

– Промажешь, – спокойно ответил Пойгин.

Ятчоль вскинул карабин и долго целился, пьяно поводя стволом из стороны в сторону. Пойгин не двинулся с места. Ятчоль щёлкнул незаряжённым карабином, отомкнул затвор.

– Я знаю, ты догадался, что карабин пустой. Спрятала от меня Мэмэль все патроны. Но ничего! – Ятчоль поднял с пола карандаш, нацелился в Пойгина, будто копьём. – Вот чем я тебя убью. Заявление напишу… судить тебя надо за шаманство. Видишь, сколько листков бумаги испортил? Когда пьяный – буквы туда-сюда, будто козявки, разбегаются… Садись, спирту выпей. Ну, ну, садись, пока я добрый. Слышишь? Я мириться хочу…

Пойгин молчал, глядя на Ятчоля точно таким же взглядом запавших глаз, каким он привёл его в смятение на берегу моря.

– Отвернись! Не смотри на меня так! – пьяно замахал Ятчоль руками.

Так покарал Пойгин прошлым летом Ятчоля. И вот, сидя на полу в доме своего судьи, Ятчоль, как всегда, грозился, что рано или поздно совершит свой суд над ним.

– В газету напишу большую заметку. – Ятчоль глубокомысленно поднял к потолку лицо, поудобнее скрещивая на полу ноги, беззвучно пошевелил губами, как бы подыскивая слова, чтобы разоблачить проступки Пойгина. – Начало будет такое: шаман Пойгин нацепил на грудь себе Золотую Звезду и сказал, что снял с неба Элькэп-енэр…

– Кому я это сказал? Впрочем, мне нравится твоя глупость, на сказку похожа, – миролюбиво сказал Пойгин и, отцепив с лацкана пиджака Золотую Звезду, принялся прикалывать её к груди своей шаманской кухлянки. – Тебe известно, что я не чёрный – я белый шаман. Поклоняюсь солнцу, а не светилу злых духов – луне…

– Да, да, солнцу, солнцу, – равнодушно подтвердил Ятчоль, снова набивая трубку.