Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

Да, ему будет не до охоты. После Шушенского, возможно, и ружья в руки не возьмет. И с Дженни придется расстаться. Не тащить же собаку за собой в Псков, тем более — за границу.

На секунду оторвавшись от конторки, нетерпеливо спросил:

— Ну что там?

— Сейчас, Володя, сейчас. Послание довольно длинное. Ане пришлось немало потрудиться с химическим переписыванием. Тут на полях ее приписка: «Измышления досужих литераторов! В жизни я не видела вокруг себя и в Москве ничего похожего». И вот еще: «До этого не дошла даже пресловутая «Рабочая мысль»!»

— Едва ли. По-моему, дальше «Рабочей мысли» идти некуда. Только в ренегаты.

И Владимир снова вернулся к письму. Вспомнил Ляховского. Писал ли о нем своим родным? Что-то запамятовал. Доктор перебрался в Читу. Теперь намеревается занять место командировочного врача в Сретенске.

— Можешь читать, — сказала Надежда, и они оба склонились над первым из проявленных листков.

Вначале шли путаные рассуждения о рабочем движении на Западе в минувшие столетия и десятилетия, и пролетарии были названы «дикой массой», способной лишь к бунтам, но отнюдь не к выставлению каких-либо политических требований. О героической Парижской коммуне авторы «Кредо» даже ни словом не обмолвились.

А дальше Ульяновы прочли: «…бессилие парламентской деятельности и выступление на арену черной массы, неорганизованного и почти не поддающегося организации фабричного пролетариата, создали на Западе то, что носит теперь название бернштейниады, кризиса марксизма».

— Слова-то какие ужасные! — возмутилась Надежда. — «Дикая масса», «черная масса»! У авторов барское отношение к рабочим.

— Замахнулись на основы основ! — Владимир возмущенно ударил ладонью по столу. — Придумали «кризис марксизма». Никакого кризиса нет — есть правые оппортунисты.

— Ты читай, Володя, дальше. Вот: «…речь идет о коренном изменении практической деятельности, которое уже давно понемногу совершается в недрах партии». Вероятно, имеют в виду немецких социал-демократов. А на том листке «вывод для России».

— Посмотрим, посмотрим, что за «вывод». Еще какая-нибудь ахинея? Так и есть. «Слабые силы…» Это о наших-то рабочих!»… не имеют практических путей для борьбы… не могут пускать даже слабых ростков». «Русский марксист — пока печальное зрелище». Дальше в лес — больше дров, больше глупейших наветов. Вот полюбуйся: «Отсутствие у каждого русского гражданина политического чувства и чутья»… У каждого! Это уже не что иное, как клевета!.. А чем же они кончают? Ага! Слушай: «Политическая невинность русского марксиста-интеллигента, скрытая за головными рассуждениями на политические темы, может сыграть с ним скверную штуку». Запомни: «невинность»! Какое бесстыдство!

— Это нельзя так оставить…

— Конечно. Нельзя промолчать. Эх, нет у нас своей газеты! Мы бы ответили!

— А через Женеву?

— Ты права: Плеханов издаст. — Владимир Ильич на секунду задумался, приложив правую руку к виску. — И прозвучит сильнее, если мы будем протестовать коллективно. Здесь же не личный опус, — ткнул пальцем в проявленные листки, — а кредо — исповедание веры какой-то группы. И мы в ответ — от всех! От всей здешней колонии социал-демократов! Не только шушенских я имею в виду. В нашем селе раз-два, да и обчелся. А минусинских, ермаковских — всех. Соберемся и примем резолюцию, а?

— Хорошо, Володя. В Минусинске соберемся?

— Рискованно. Под боком у полиции, жандармерии. Лучше в другом месте, более тихом. Завтра посоветуемся с Михаилом. А пока… Ложись-ка, Надюша, спать. Я? Мне еще надо дописать письмо.

Владимир погасил маленькую лампу, а на большую поверх зеленого абажура положил газету, скрепив края Надиной шпилькой. Дописывая письмо, извинился перед матерью за его краткость, сообщил, что приехали в гости Сильвины. Будет ясно, что привезли посылку. А в конце написал:

Анюте пишу вскоре насчет «credo» (очень меня и всех интересующего и возмущающего) подробнее».

Всех? Надя уже возмущена. И, конечно, возмутятся все, достаточно только прочесть бессовестную писанину.

Рано утром Ульянов и Сильвин уединились в беседке.

— Вчера Надя проявила. — Владимир хлопнул ладонью по листкам, брошенным на стол. — Постыднейший документ! Я не мог заснуть.

— Надо было отложить до утра, — спокойно заметил Михаил.

— Такое нельзя откладывать. Ни на одну минуту. Это дьявольское «Кредо» рассчитано на молодежь. Куда они зовут ее? Какие идеалы ставят? Никаких. Политику — побоку. В России возможна, дескать, только экономическая борьба, да и та бесконечно трудна. Так и подчеркнуто.