Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

И в доме Владимир Ильич продолжал расспрашивать. Об Анюте с Марком Тимофеевичем, о Маняше и Мите. Получив письма, извинился и ушел в дальнюю комнату.

Елизавета Васильевна принесла ножницы, разрезала полотняную обшивку посылки:

— Конечно, журналы, газеты, книжки…

— Бернштейн есть? — спросила Надежда. — Нет? Обидно.

— Коробки с печеньем, конфеты…

— Шоколадные? — заглянула Надежда через руку матери.

— Ладно тебе так. — Елизавета Васильевна шутливо отстранила дочь. — Книжки вам обоим важнее!

— Но я и сладкогрызка порядочная! И даже Володю помаленьку перевожу в свою веру! — Открытую коробку Надежда поднесла гостям. — Берите. Пробуйте московских.

Ольга взяла конфетку. Сильвин отказался.

— Да тут и папиросы есть! — всплеснула руками Елизавета Васильевна. — Не забыли! Спасибо им! — Взглянула на усы гостя, слегка зажелтевшие от табачного дыма. — Теперь и мы с вами угостимся! Пожалуйста!

— А Ильича вам не удалось соблазнить табачком? — рассмеялся Сильвин, разминая папиросу. — Нет? Помню по питерским сходкам. И ни тюрьма, ни ссылка не приучили его к табаку.

— У Володи, — сказала Надежда, — от дыма голова разламывается.

Владимир Ильич вернулся в столовую, спеша поделиться радостью:

— Необыкновенные письма! Спасибо вам, Ольга Александровна! Вы привезли нам что-то оч-чень, оч-чень важное!

— Что, что, Володя? — шагнула к нему Надежда. — Ты говоришь загадками.

— Да я еще сам точно не знаю. Где-то в книгах надо искать да расшифровывать или проявлять. Что-то такое, что можно было послать только с архинадежным человеком. — Ульянов взволнованно прошелся по комнате и, остановившись посредине, окинул взглядом всех. — В письме Ани есть строка: «Посылаю тебе некое «Credo» «молодых». И «кредо», и «молодых» — в кавычках. Можно предположить, что это за «молодые»!

— Из «Рабочей мысли»? — спросил гость, выбросив за окно окурок. — Кстати, мы возвращаем ваши номера этой газетки. Правда, изрядно потрепанные. Все товарищи в Ермаках читали и возмущались.

— Да? Единодушно? А не возмущаться невозможно. И здесь, — Ульянов одну за другой перекинул с места на место все книжки, присланные в посылке, — я подозреваю, запрятано что-то сродни модному немецкому оппортунизму. А Бернштейна все-таки не прислали? Это для сестер непростительно. И для Мити с Марком тоже. Четверо не могли достать одной книжонки!

— Достанут, Володя, — пыталась успокоить Надежда. — Пришлют.

— Но нам Бернштейн необходим сейчас. Немедленно. Всем нам.

Вошла Елизавета Васильевна, пригласила к ужину.

— А у вас найдется ваша малиновая? — спросил Владимир. — Наливка или как ее там?

— Все — на столе.

За ужином Ульяновы расспрашивали гостей об их селе. Получалось — Ермаки лучше Шушенского.

Главная улица прямая, как струна, натянутая на голубой лук речки Ои. За речкой — тайга на увалах. Немного дальше — Саянский хребет с его снежными вершинами. Недавно, испросив разрешение исправника, туда уехал с лесником на две недели Виктор Курнатовский.

— Молодец! — воскликнул Владимир Ильич. — Мы с Сосипатычем собирались в тайгу — за кедровыми шишками, за белками и глухарями, да так и не собрались. Вернее, не удосужился я.

— У тебя, Володя, еще впереди осень, — сказала Надежда. — Последняя…

— Будем надеяться, последняя осень здесь. Но теперь тем более не удастся.

— Я тоже не могу выбраться в тайгу, — нанялся за двадцать пять рублей письмоводителем к крестьянскому начальнику. Вот к вам и то едва вырвались, лишь благодаря воскресенью.

Продолжая рассказ о Ермаковском, Сильвин перечислил служилую интеллигенцию: учитель, мировой судья, акцизный чиновник, лесничий с двумя помощниками, врач и фельдшерицы.

— А как там Анатолий? Лучше ему?

— Не подымается, — вздохнул гость. — Обречен, бедняга.

— Ты говоришь так безнадежно…

— Наш доктор, правда, оптимист, уверяет Доминику, что еще не все потеряно. А Ольга Лепешинская сказала мне потихоньку: развязка недалека. Мы потрясены судьбой Толи. Живем в тяжком ожидании…

Сильвин умолк. И все за столом долго сидели недвижимо. Только самовар, остывая, нарушал тишину унылым шумом.

Когда гости улеглись спать, Ульяновы зажгли две лампы. Надежда занялась проявлением «Credo», написанного «химически» между строк старого журнала «Вестник Европы». Владимир, помня о своем правиле уведомлять обо всем родных каждое воскресенье, писал матери:

«Погода теперь установилась вполне летняя. Жары стоят сильные и несколько мешают охоте, на которую я налегаю тем сильнее, что скоро ей, пожалуй, и конец».