Анатолий Маркуша - Нет

— Плохие дела — ясно. А кто-нибудь постарше вас в должности тут есть?

— Главный врач, подполковник Вартенесян, старше, но в данный момент, товарищ генерал-полковник, он оперирует.

— Скажите ему, как кончит, пусть выйдет, я подожду. Вартенесян освободился минут через десять. Небритый, заезженный, он вышел к командующему в забрызганном кровью халате, с самокруткой в зубах и, пренебрегая всеми предписаниями воинских уставов и наставлений, заявил:

— Товарищ командующий, если вы не доверяете моим врачам, можете с тем же основанием не доверять и мне. К тому, что доложила майор Хабарова, добавить ничего не имею. Извините, там ждут раненые.

Выплюнул цигарку и, не дожидаясь ответа командующего, ушел обратно в операционную…

Все это Анна Мироновна припомнила с такой ясностью, будто события, происходившие без малого двадцать лет назад, совершались вчера. Она поднялась с кресла, осторожно, чтобы не зацепить шнур настольной лампы, обошла бородинский стол и мягким, решительным движением взяла трубку из рук Евгения Николаевича.

— Простите, Сурен Тигранович, ваша фамилия Вартенесян?

— Вартенесян. Да. А это еще кто говорит?

— Товарищ подполковник, я очень рада, что Виктор Михайлович попал в ваши руки. Говорит майор Хабарова. Не помните?

— Не помню. Почему я должен помнить?

— А госпиталь 11730 помните?

— Госпиталь помню.

— Я служила у вас в госпитале 11730.

— Подожди, майор. Начальника штаба армии ты оперировала?

— Я.

— Слушай, а полковник Хабаров кто?

— Как кто? Это Витя. Мой сын.

— Сын? Слушай, я не понымаю, пачэму ты сидишь у какого-то гэнэрала в кабинэте, морочишь голову по тэлэфону, а не едешь сюда. Мальчик будэт доволен. Давай, Хабарова, приезжай и скажи всэм начальникам: пусть не мэшают лэчить твоего полковника. Лэчить мы лучше их умеем. Клянусь! Давай прыезжай…

На этом разговор оборвался. Анна Мироновна, несколько смущенная, хотела как-то смягчить остроту вартенесяновских слов, но Евгений Николаевич не дал ей ничего сказать:

— Слушайте, а этот Вартенесян — по-моему, дельный мужик. Он как-то сразу внушает доверие.

— Он бог и волшебник, Евгений Николаевич. Не понимаю только, как это его занесло в наши края?

— Я думаю, что это как раз можно предположить с достаточно высокой вероятностью попадания: характер!

— Пожалуй, — сказала Анна Мироновна и сразу, без перехода: — Спасибо вам, Евгений Николаевич, поеду.

— Подождите, надо же сообразить, как вам лучше добраться.

— Не беспокойтесь, Евгений Николаевич, я с машиной.

— Автомобиль, конечно, прекрасная штука, но стоит ли сейчас ехать туда на машине, мама? Дороги неустойчивые, как бы вы не засели, голубушка…

— Проскочим. Еще раз спасибо, Евгений Николаевич.

— Ну, смотрите, бог не выдаст, свинья не съест. Счастливо добраться. Виктору привет.

Шоссе было черным посередине, припорошенным тонким снежком по краям. Наверное, местами скользкое, как каток, шоссе то сбегало в низины, то вскидывалось на пригорки. Рубцов вел машину расчетливо и осторожно. С Анной Мироновной он почти не разговаривал.

Только в начале дороги, когда Анна Мироновна сказала:

— Мне, право, совестно вас эксплуатировать, Василий Васильевич, но я никак не ожидала, что это так далеко… — он, не дослушав до конца, перебил:

— Да полно вам, Анна Мироновна. Или мы не соседи?

Они были, конечно, больше, чем соседи. Виктор Михайлович искренне любил Рубцова и высоко ценил редкий талант этого немолодого, много поработавшего в авиации человека. Не обремененный излишним образованием — ничего, кроме семилетки, он не кончил, — Василий Васильевич тем не менее умел все: отрегулировать любой двигатель внутреннего сгорания, будь то самолетный, автомобильный, мотоциклетный или самый маленький подвесной лодочный мотор, — пожалуйста; он мог что угодно сварить, склепать, спаять, склеить; он одинаково храбро вскрывал забарахливший патефон довоенного образца и новейший импортный проигрыватель.

«Мудрый мужик», говорил Виктор Михайлович и всегда величал Рубцова по имени и отчеству, хотя Василий Васильевич, пользуясь правом старшего, говорил Хабарову «ты», дома звал Витей, а на работе полковником.

Они постоянно оказывали друг другу всякие услуги, их отношения были отмечены множеством знаков искреннего внимания. То Хабаров дарил Василию Васильевичу ко дню рождения какой-то уникальный набор надфилей, упакованных в футляр, больше напоминавший готовальню, чем коробку для слесарного инструмента. То Рубцов собственноручно изготовлял для Виктора Михайловича такие орденские планки, что едва ли хоть один Маршал Советского Союза мог похвастать чем-либо подобным…