Анатолий Маркуша - Нет

— Вы же вчера ночью вместе летали, когда ж он успел соскучиться?

— Вчера ночью мы как раз врозь летали, — усмехнулся Виктор Михайлович, — но дело не в этом. Я схожу.

Штурман был дома один. Жена еще не вернулась из вечерней школы, где преподавала немецкий.

На круглом обеденном столе Хабаров увидел старую, потрепанную книжку в синем самодельном переплете. Заметил корешок, аккуратно выклеенный из куска широкой изоляционной ленты. Виктор Михайлович взял книгу в руки. Оказалось: Джимми Коллинз, «Летчик-испытатель», довоенное издание с послесловием Чкалова и Байдукова.

— Наслаждаешься? — спросил Хабаров.

— А что? Это вещь? Это настоящая вещь, господа присяжные заседатели, если, конечно, смотреть в корень…

Виктор Михайлович свистнул.

— Ты чего? — спросил Орлов.

— Ничего. Просто я давно уже заметил, если ты начинаешь разговаривать на одесский манер — дела, как правило, оказываются дерьмовыми. Так, без дураков, что случилось?

— Ладно, давай без дураков. Спина у меня болит. Когда мы катапультировались, что-то там, видно, не так хрустнуло, Витя.

— С врачом говорил?

— Нет. И не хочу. Ему скажи: в госпиталь упрячет на обследование, а это, как пить дать, месяц. У меня есть другой вариант, но сначала скажи: что ты собираешься дальше делать?

— В каком плане?

— Ну, аварийная комиссия заключение сочинит. Надо полагать, по рогам Вадиму Сергеевичу дадут, но, я думаю, не сильно. Машина нужна. Будут готовить дублер. Ты возьмешь дублер?

Хабаров ответил не сразу.

— Если Вадим Сергеевич сделает то, на чем я настаивал с самого начала, вероятно, возьму. Только сам себя предлагать не собираюсь. Им нужно — пусть просят.

— Ясно. А как ты смотришь на такой вариант: что, если нам всем экипажем попроситься сейчас в отпуск? Я бы на Мацесту махнул, показал свой хребет местным мастерам, ванны попринимал бы. У инженера настроение на троечку. Очень уж он за Углова переживает, да и жена из него душу тянет: брось да брось, сколько можно летать, не до ста же лет. Так что ему тоже полезно отдохнуть и побыть вне сферы ее влияния. Словом, как ты на это дело смотришь?

— Отпуск — хорошо. Только надо как-то поаккуратнее с начлетом на эту тему поговорить, чтобы ему не стукнуло, будто я вас в «дипломатический отпуск» увести хочу. Понимаешь?

— Да что ты, Витя, Кравцову такая муть никогда в голову не придет.

— Сам он может и не подумать, а подсказчики найдутся! Слишком он, к сожалению, в последнее время стал к окружению своему прислушиваться.

— Выпить хочешь? Ребята из Еревана коньячок привезли.

— Спасибо, не хочу.

— Я тоже не хочу. — Держась обеими руками за спину и чуть-чуть раскачиваясь, Орлов прошелся по комнате. — Так что, решили?

— В принципе — да. Решили. А подробности уточним завтра. Согласен?

— Согласен.

На этом они расстались.

Курс на юго-восток. Высота — десять тысяч. Звезд не видно, горизонта не видно. Ничего не видно. Но в какой-то момент на черноте, не имеющей ни конца ни края, проступает белесое пятно. Пятно меняет очертания, увеличивается, обретает окраску. Сначала становится бледно-бледно-бледно-желтым, потом — розовым, потом — тускло-красным. Пятно растекается.

Из крошечного озерцо вытягивается в порядочное теплое озеро, в горячую реку, уже не бледно-красную, а рубиновую. Река рвет берега, меняет русло, ширится, переполняясь оранжевой, лучистой лавой. Река дробится на протоки, слизывает темные островки, охватывает своим сиянием добрую половину неба. И вот уже голубой, едва уловимой черточкой намечается горизонт.

Горизонт плавится: голубой, светло-соломенный, золотисто-желтый. Дальше смотреть невозможно: золото горит, золото слепит… И разом на работу выходит солнце. Налитое пожаром, оно быстро поднимается по блеклому чистому небу.

Если бы авиация могла подарить человеку только одну-единственную радость — встречу с восходящим солнцем на высоте в десять тысяч метров, и то стоило бы бросить все земные заботы и уйти в летчики…

На этот раз начлет смотрел почти весело. И не тянул слова, и не косился в окно, а сказал просто:

— Отпуск? Законное дело. Только хорошо бы дополучить с тебя, Виктор Михайлович, один полетик. Ты как?

— Какой полетик?

— Завтра-послезавтра выкатят большую машину Севса. Ноги заменили, еще кое-какие доработки сделали, так, мелочь всякую… Ну вот. Контрольный облет за тобой. Чего там осталось — часа на три!

Хабаров согласился. Он не очень верил, что машина будет действительно готова завтра-послезавтра. Так всегда бывает: обещают вот-вот, а как до дела доходит, так жди неделю, а то и все две, но отказываться не стал. Виктор Михайлович считал своей прямой обязанностью довести работу до конца. И хотя в том, что эта работа распалась на два этапа, его вины не было, спорить и не подумал.