Анатолий Маркуша - Нет

Он пообедал вместе с матерью. И Виктор Михайлович решил свой случайный выходной день превратить до конца в праздник.

— Мам, а что, если я в цирк съезжу? Не возражаешь?

Мать знала, как Витя любит цирк — эта любовь жила в нем с детства, — и нисколько не удивилась.

— Конечно, поезжай, Витя; раз хочется и раз есть время, почему ж не поехать?

— А ты не хочешь?

— Я уже стара для цирка. Вот когда в балет соберешься, тогда другое дело…

Он засмеялся. В балете Виктор Михайлович был всего один раз в жизни. С Кирой. И осрамился — заснул во время первого же акта.

Из цирка Виктор Михайлович вернулся не поздно, мать еще не ложилась.

— Ну, я тебе скажу! Я тебе скажу — таких прыгунов в жизни не видел! Представляешь, заднее сальто на ходулях без страховки крутят! И темпик у них — с ума можно сойти! Как все пятеро начинают мелькать, голова кругом идет…

— У кого, у тебя голова кружится?

— Почему у меня? У широких масс трудящихся.

Хабаров уселся за стол и принялся во всех подробностях рассказывать про акробатов, про какого-то исключительного жонглера — работает с восьмью мячами!

Мать слушала сына, смотрела на него во все глаза и думала: «Пусть бы он каждый день ездил в цирк, только бы возвращался домой с молодыми глазами, без удручающей синевы под нижними веками, без горьких складок вокруг рта, входил бы легким шагом, а не волочил пудовые ноги, как после трудных и не очень удачных полетов».

Почему-то она вспомнила, как однажды, теперь уже очень давно, Виктор, служивший в строевой истребительной части, поручил ей отвезти генералу Бородину какие-то необходимые для перевода на испытательную работу документы.

Генерал Бородин оказался тучным мужчиной с грубым лицом, большими, словно у кузнеца, руками, с совершенно необъятной грудной клеткой, распиравшей мундир. Бородин принял мать незамедлительно. Раскрыв плотный серый пакет с документами, он мельком взглянул на бумаги и спросил:

— А вы, собственно, кто ему будете?

— Я? Мама его, — сказала Анна Мироновна и смутилась.

— Мама? — переспросил генерал. — У такого большого сына и такая маленькая мама?

Мать не нашлась, что ответить, и только улыбнулась.

— А вы знаете, мама, на какую работу оформляется ваш сын? — сказал генерал и погладил бумаги, лежавшие на столе.

— Конечно, знаю.

— И не боитесь?

— Вы считаете, товарищ генерал (это обращение прозвучало, наверное, довольно странно, но ведь она была когда-то военным врачом, майором медицинской службы), что Витя недостаточно хороший летчик для такого дела?

— Почему недостаточно хороший? Ваш сын — отличный летчик. Я не о нем беспокоюсь, о вас…

— Витя всегда хотел быть испытателем. А я уверена: человек должен быть тем, кем хочет…

Мать собиралась сказать еще что-то, но не успела: генерал вылез из-за стола, быстро подошел к Анне Мироновне и потянулся к ее руке. Мать совсем растерялась, когда Бородин, неуклюже согнувшись, неловко поцеловал ей руку.

— Ну, мама, ну, мама, я вам скажу, мама: вы — первый случай в моей практике! Счастливый человек ваш сын. Такую маму на руках носить, надо…

Воспоминание это мелькнуло и исчезло. Мать снова вернулась к действительности.

Виктор Михайлович сидел верхом на стуле, обхватив руками спинку, и продолжал рассказывать про цирк.

— Вить, я совсем позабыла: Вадим Орлов тебе звонил, просил, когда придешь, чтобы дал знать.

И, сразу оборвав свой рассказ, Хабаров спросил:

— Что у него там стряслось?

— Не знаю. Просто просил позвонить. Хабаров набрал номер телефона штурмана и, услышав его медленный, будто спросонья, голос, спросил:

— Спишь? Это я.

— Не сплю. Как жизнь, циркач?

— Нормальная жизнь. Ты чего звонил?

— Может, зайдешь?

— Почему такая срочность? Что-нибудь не так?

— Все так, никакой срочности нет. Просто я по тебе соскучился. Мы же не виделись со вчерашнего дня. Заходи. Можно в тапочках.

— Сраженный его миндально-мармеладной нежностью, он расправил голубые консоли и немедленно вылетел на свидание. В полетном листе было написано: любовь до гроба. Как понял? Прием! — сказал Хабаров и повесил трубку.

— Ну что? — спросила мать.

— Говорит, соскучился, просит зайти.