Анатолий Маркуша - Нет

— Положим, с движками кое-что сделано, — сказал штурман.

— И спецоборудование проверялось на летающей лаборатории, — сказал радист, — это я точно знаю.

Отрывки разговора не сразу, но все-таки долетели до матери, и она встревожилась. Ей не нравился тон разговора. Экипаж был явно недоволен Витей.

— Нет, — сказал Хабаров, — вы, конечно, как хотите, вы сами уже большие и умные ребята, а я давно на слабо не поддаюсь. Серьезные фирмы так не делают. Все, что я думаю по этому поводу, сказал Генеральному и, вероятно, скажу еще…

— Но от машины, надеюсь, ты не откажешься? — спросил инженер.

— На тебя же пальцем будут показывать… — сказал штурман.

— Мы, ясное дело, как вы, командир… — начал было радист, но Хабаров не дал ему договорить.

— Почему не откажусь? Если будет так продолжаться, обязательно и непременно даже откажусь! И плевать я хотел, кто по этому поводу чего скажет или подумает… Конечно, отказываться труднее, чем соглашаться, но у человека должны быть принципы, через которые не переступают.

Мать старалась не слушать, ей был неприятен этот разговор, и все-таки слышала. Не всё — отдельные фразы. Они сами лезли в уши, лезли и оседали в памяти.

Инженер сказал:

— А Лешка Углов, между прочим, раздумывать не будет. Он уже сейчас фыркает и копытом землю роет.

Виктор сказал:

— Углов, конечно, смелый парень. Только смелый он от глупости. На месте ведущего инженера я бы подумал: записываться к нему в команду или потерпеть…

Штурман сказал:

— Черт с ним, с Угловым, я его тоже не люблю. Лучше объясни: почему ты, после того как побился на Зебре, согласился летать на ней снова…

Виктор сказал:

— Чуть тише! Мать! Потому что Зебра была не престижной машиной, а принципиальным аппаратом. Там имели место неизвестные, которые на земле действительно не выявлялись. И учти, на Зебре шаляй-валяй ничего не делалось…

Мать вошла в комнату и принялась накрывать на стол.

Экипаж улыбался матери. Экипаж во всех подробностях обсуждал последний футбольный матч московского «Спартака» и тбилисского «Динамо». Экипаж с аппетитом выпил коньяк и закусил «чем бог послал». Экипаж собрался уходить…

Это было… Это было две недели назад.

Теперь, лежа в постели и прислушиваясь к ночным шорохам пустой квартиры, мать снова и снова вспоминала тот неприятный вечер.

Когда экипаж ушел, Витя растянулся на диване и стал перелистывать рыжий том «Швейка». Мать не могла объяснить, откуда она эта знает, но знала точно: если Витя читает «Швейка», значит ему плохо.

Потом Витя позвонил по телефону. Мать посмотрела на часы и запомнила: было половина первого. По пустякам в половине первого ночи не звонят даже близким знакомым.

— Простите за беспокойство, Вадим Сергеевич, я все время думаю о программе. И мне кажется, мы допускаем ошибку…

Что отвечал Вадим Сергеевич, мать, естественно, не слышала.

— Нет, — сказал Виктор, — нет, с этим трудно согласиться… Ну потеряем месяц, пусть два месяца… В правительстве должны понять…

Потом он долго слушал Вадима Сергеевича. И снова возразил:

— Нет, нет, я все равно не согласен… А если мы людей потеряем?

И опять была долгая пауза.

— Ну, а что Углов?.. Я никогда не позволю себе сказать ничего плохого о коллеге. Но почему вы вдруг стали считать, что мнение Углова имеет какую-то особую, исключительную ценность?

И снова после паузы:

— Неубедительно. Совсем неубедительно, Вадим Сергеевич. Только очень ограниченные люди любят повторять: «Все не в ногу, один ты в ногу». Чепуха! Что? Примеры? Да сколько хотите: Джордано Бруно. Годится? А Циолковский? Подойдет? Почему же схоластика? Извините, это как раз самая реальная жизнь, а не схоластика…

Хабаров говорил долго.

Мать чувствовала: Витя сдерживается, старается быть не слишком резким.

— Так разве я о себе пекусь? Меня дело беспокоит… Ну, как знаете, как знаете… Может быть, вам действительно виднее, хотя, честно говоря, я в этом совсем не уверен… Может быть… Простите, что потревожил. Спокойной ночи, Вадим Сергеевич.

Да, это было две недели назад… Точно — две недели.

И все это время мать старалась не думать о телефонном разговоре, а теперь вспомнила.

Думать. Не думать. Усилием воли забывать. И вспоминать против собственного желания. Молчать. Не спрашивать. Улыбаться, когда совсем не весело. Думать. Не думать. Ничего не сделаешь — все это обязанности матери, если ее сын летчик, если он служит на аэродроме, если у него такая жизнь и другой он не хочет…