Галина Татарикова: Малая Бронная

Во втором номере тишина. Все его обитатели на работе, мелюзга под опекой дворничихи Семеновны. Можно и поспать после ночной смены.

Разбудил Алю приход мамы. Она спросила одними глазами: слышала? Аля кивнула и стала одеваться. Пообедали, и мама села в свое низенькое кресло вязать к зиме носки.

Пришли ребята. Пашку Аля сейчас не узнала: на его длинной шее — яйцом маленькая голова…

— Забрали? Когда тебя?

— Не знаю, — меланхолично ответил он и провел длиннопалой рукой по оголенному черепу: — Скоро. Подготовился. Жарко и гигиена.

— Шел бы ты… домой, Пашок, — лениво развалился во всю тахту Горька. — Того и гляди явится конвой! — и захохотал. Пашка с выпускного вечера потопал прямиком в загс. Жену его звали Музой, и она уже ждала ребенка.

Натка, небольшая, плотненькая, смотрела в румяное крупное лицо Горьки с нестрогим осуждением. А он только бровями поигрывал, поддразнивая свою названую сестренку. Аля досадовала на слабость подружки, для нее самой Горька был как разгаданный ребус «найди охотника». Откуда бы ни смотрела, видела всего: самовлюбленный искатель приключений. Натке же все казалось, что он из тех, «кого мама не любила». Этой громадине мамина любовь, как слону цветочек, он уже с няньками на Тверском зубоскалит.

Ответ Пашки прозвучал печально, он даже сам расчувствовался, шмыгнул пряменьким носиком, унаследованным от мамы, в прошлом красавицы.

— Не торопи, может, не увидимся вовсе… слышал обращение Сталина? Ну вот.

— Нормальное обращение, чего это ты? Сам же с нами пел «Смело мы в бой пойдем…».

— «…И как один умрем…» — не закончив, Пашка примолк.

— Паш, там же ничего похоронного, у Сталина. Быть готовыми, сплотиться…

— Мы, пионеры, всегда готовы! — вскочил Горька. — Врагу наше уныние очень кстати… — и плюхнулся обратно в притворном испуге, хлопая глазами.

Дверь отворилась, и в комнату внесла свой огромный живот Муза. Ее припухшие губы зло оттопырились:

— Тебе дружки ближе жены и ребенка? А ну, домой!

Неумело обняв ее за шею, Пашка поцеловал жену в щеку, и она вдруг заплакала, жалостливо и бессильно.

— Ладно, женуля, доревешь дома, пошли.

Поправляя светлые волосы крупными розовыми руками, Натка нетерпеливо поглядывала на Горьку. Им пора домой, а он и не двигается. И Аля погнала Горьку:

— Ты решил вместо меня тут ночевать?

— Жестокая ты, — засокрушался Горька. — Через некоторое время обвздыхаешься: хоть бы Егорушка пришел… Вот убьют, будешь знать.

— Что это на вас с Пашкой накатило? — рассердилась мама. — Не кличь беду, сама явится.

— Со мной ничего не стрясется, я, Анастасия Павловна, заговоренный.

— Разговорчивый. С малых лет такой, — улыбнулась мама.

Вышла Аля с Горькой и Наткой на крыльцо, а там Пашка с Музой шепчутся. Постояли все вместе, послушали тишину двора, и вдруг из дверей громыхнула Нюрка Краснова:

— Ой, Муза, да у тебя двойня будет, расперло донельзя!

— А тебе завидно? Не сумела родить, так другим не мешай, — больно задела Муза Нюрку, но, увидев подходившую осанистую свекровь, добавила: — Теперь и один в тягость.

Свекровь завелась с ходу:

— Об этом, Муза, надо было думать, когда Пашу окручивала.

— В точку, Вер Петровна, — поддакнула Нюрка. — Чего посеешь, то и пожнешь.

От этой перепалки Пашка подался к воротам, там и догнала его Аля:

— Ты чего? И Музу, и маму жаль?

— Парня жаль.

— Какого парня?

— Сына.

— А если дочка? — отвлекала его Аля.

— Сын. — И пошагал к своим женщинам.

Вечер такой тихий, теплый, мирный… Она смотрела на парадную дверь первого номера… вдруг откроется, выйдет Игорь и скажет… Ничего не скажет, и парадной дверью первый номер никогда не пользовался, слишком близко к воротам. Дед Коля, верно, уже поковылял на завод. А Игорь с отцом на фронте. Вдруг вместе?

Малая Бронная никогда не сияла огнями, но света хватало: из бесчисленных окон, от лампочек над номерами домов на воротах или домах. А сейчас темнющая, словно слепая. Изгибается черной просекой сквозь еще более черные дома по обе стороны. И так недавно они с ребятами шатались по своему заветному кругу, перебирая нехитрые новости, хохоча, рассматривая абажуры в окнах: синие, зеленые, красные, а больше почему-то оранжевые и желтые. Иной раз под утро явится Аля в свой двор и шмыг в окно — преимущество одноэтажного дома. Заранее оставляла шпингалет открытым. Мама спит или делает вид? Все равно она знает, где и с кем ее дочка, тайн у них нет, как и во всем дворе…