Галина Татарикова: Малая Бронная

Голос умолк, а люди все стояли. Потом медленно стали расходиться, сосредоточенно-молчаливые. Сразу к станкам.

Закончив смену и быстренько ополоснувшись в душе, Аля заторопилась к трамваю-челночку. Рядом шла тетя Даша, вздрагивая широкими плечами от сдерживаемых всхлипов:

— Я вся ровно занемевшая ходила, а тут душа сдвинулась. Сталин-то помощи ждет от народа. От кого же еще? Да и то, навалимся! Силища-то какая…

К остановке челночка подошли наладчики, поджарый беловолосый Дима и миловидный кудряш Валька.

— Ну, дорогуши расхорошие, плачем? И помогает? А я вот ни-ни, воды в организме не хватает, худющий, одни мослы, — поглядывал Дима озабоченно на лица женщин.

— Как не пустить слезу, сестрами назвали, — усмехнулся Валька и толкнул Диму локтем: — И ты размяк? В военкомат намылился?

— Я туда двадцать раз мылился, уже весь в пене.

— Много насчитал, всего-то третье июля сегодня. Иль по два раза в день бегал?

— По сколько смог. Уж ты-то не побежишь.

— Моя кудрявая головушка нужнее на заводе, спец я, — ухмылялся Валька. — И опять же чего у судьбы пулю выпрашивать? Дурака из себя не строю. Эй, Мухин, подкатись к нам, скажи веское слово про речь вождя.

— Чего болтать, делать надо… в трубу тех фашистов, — буркнул Мухин, поглядывая в сторону все не идущего трамвайчика.

— А все же, для ясности? — не отлипал Валька.

— Тебе, болтушку, неясно? Сбегай в НКВД, там распронаяснят… в трубу тебя.

— И пошутить нельзя. Я ж твоим мнением интересуюсь, а не НКВД… — С полного лица Вальки медленно сползла улыбка.

А тетя Даша уже всхлипывала о своем:

— Тайка бы уцелела, слезинка моя горькая… Надо ж было к Черному морю укатить, сестра у меня там на земле живет, колхозный виноград ростит, на него и польстилась моя дочушка, а ей семнадцать, вот как Алевтинке. Молодая, лишь бы загудеть на новое место.

— Вернется твоя слеза, найдется, теть Даш, — погладил ее по плечу Дима.

— Желанным ты жене подарком будешь. Только бы хорошая попалась.

— Выберу самую наилучшую, даю торжественное обещание, — и между его тонких губ мелькнула в улыбке белейшая полоска зубов.

— Такой неулыба, да расцвел? Не иначе уже наметил свою судьбу, — с интересом поглядела в его худое лицо тетя Даша.

— Обязательно. Пора, мне уже двадцать пять. На фронт уйду — невеста ждать будет, а так воевать скучно, без никого-то.

Ехали в челночке, одиноком вагончике, снующем между заводом и основными трамвайными путями. Из переулка, уже почти на Крестьянской заставе, твердым строем вышла колонна солдат, врезаясь в воздух только что появившейся песней:

Суровые, сосредоточенные, пели строго, дружно. Вагончик остановился, пропуская солдат, женщины смотрели на них с надеждой и жалостью. Уходящий строй будто отвечал им:

— О том же поют, — сказал кто-то из сидящих в вагончике старших, и Аля узнала голос деда Коли; и не увидела, как он подхромал к челночку, а вот едет с нею.

Пересев в трамвай, идущий к бульварам, Аля устроилась на пустой задней скамейке. Дед Коля дремал впереди, где меньше трясло полупустой в этот час вагон. А она вспоминала предпоследнее воскресенье…

Сидела в библиотеке. Только раскрыла «Историю государства Российского» Карамзина, мама наманила, и вдруг по читательскому залу, словно ветер по страницам захлопнул одну за другой все книги, из коридора раздалось громко и нервно:

— Война!

Люди бросали книги библиотекарше и громыхали по ажурной лестнице, вниз, забыв главную здесь заповедь: соблюдение тишины. И как сегодня, из репродуктора, но не ранним утром, а в полдень, Аля услышала страшную весть. И стало ей, к собственному замешательству и стыду, жутко и весело. Мерещились какие-то невообразимые перемены, грозный вал войны и блистательная победа! Фанфары сверкающих труб, барабанная дробь, всадники на белых конях, ликующие толпы, знамена, музыка, цветы… театр! Сейчас даже не верилось в ту мгновенную, опьяняющую дурь. Но это было в воскресенье. В понедельник они провожали Игоря на фронт.

Сошла у Никитских ворот, оглянулась. Деда Коли не было. Проехал на Арбат, может, продремал, а скорее из самолюбия, очень уж не любил старик жалостливого внимания.

Утро набрало силу, людей на Малой Бронной полно. По-летнему пестрые, снуют муравьями. И все больше женщины, война начала заметнее подбирать мужчин.